- Так в чем же товарищ Сталин оправдан?
- Во всем виноваты стройки. Великие стройки страны.
- Сталин не виноват?
- Нет. Он не виноват.
- Историк… - задумался Викент, - И лупоглазый… А как остальные?
- Нормально.
- Не поддавались на провокации?
- Нет.
- Сознательный, видишь, народ у нас. Но не все, далеко не все. А наша с тобой задача, Мирка… Мирка - повторил он, думая, - Мир, а ты водки не хочешь?
- Нет, этого не хочу?
- А кагорчика? Помнишь кагор?
- Этого, может быть… - поддался вдруг Мирка.
- Ну, так поди, принеси. Или мне идти?
- Нет, я сам.
- Шкаф открой и возьми котелок. И - давай.
В шкафу Мирка увидел тот же, с которым уже ходил, котелок. Рядом стояла винтовка. Та, из которой он убил немцев. Он знал ее: у нее ожог на прикладе был, в виде размытого круга.
- Спросят: кто и куда - скажешь, вино для Викента. Понял?
Склад уже был под охраной. Но Мирка сказал, как велел Викент, и вопросов не было. Вино принесли из подвала без промедлений. Котелок - до краев…
- Привет передать ему? - шутливо поинтересовался Мирка.
- Не надо! - грубо ответил солдат.
В двух тарелках стояло мясо, когда он вернулся. А на сковородке - глазунья. Ее три с половиной года не видел Мирка. "Из-под немецких куриц!" - подумал он.
- Пей, Мирка, пей, а напишем после! Историк и лупоглазый, они же, наверное, спят? Так чего ж мы писать должны? Не надо… А как тебе, кстати, спалось там? Не страшно?
- Нормально.
- А если еще, по моей личной просьбе?
- Если надо... - Мирка, не возражая, пожал плечами.
- Нравишься ты мне, Мирка!
Над столом, над горячей глазуньей, сошлись их стаканы.
- Входи, давай, Мирка, во взрослую жизнь. Пей вино с офицером, и говори о жизни.
- Что говорили о Машуке с Карнауховым? - поев, поинтересовался Викент.
- Викентий Стасович, - опомнился Мирка, - не было заговора, никакого.
- Да ну!
- И Карнаухов, - он ранен.
- В задницу банной шайкой?
- Да, то есть туда... Нога в сапоге - прилетела к нему в окоп… это… - Мирка тут растерялся, - В то место, как раз прилетело.
- Что прилетело? Горошина с неба?
- Лопатка.
- В задницу?
- Да.
- И что? Ты хочешь, чтоб я ему в это место заглядывал?
- А как? - растерялся Мирка.
- Спасибо, Мирка, ты молодец! А смотреть больше некуда мне, так? Плен, - запомни, глупец! - это измена, и только измена Родине, под любым соусом! Значит изменник, как ни крути его - враг своего народа. Враг! Попался - так застрелись! Лопаткой убей себя - есть варианты. А нет под рукой ничего - пусть застрелят немцы. За этим у них не ржавело - сам знаешь. Ты, милый друг, опомнись! Ты хочешь, чтоб я, офицер советский, изменнику в ж… заглядывал, а? Что за честь для меня такая? Спасибо!
- А если ваш попадется, там, - кивнул Мирка, - среди пленных?
- Кто такой наш?
- НКВДист, например.
- Наши в плен не сдаются, запомни! Клином на голове своей затеши! А встретишь такого, - можешь стрелять мне сюда! - ткнул он пальцем себе в середину лба.
- Ты как хочешь, - вскочил он, - а я этой гадости пить не могу. Не вставляет она, тварь немецкая! Мне - водки русской!
Он встал, и пошел скорым шагом к шкафу. Выбросил из него винтовку, немецкую каску. Достал водки.
- Вот что русскому надо! Вот! - махнув рукой, он налил себе полный стакан.
- Народной вины не бывает, - прокомментировал, неожиданно, Мирка.
- Историк сказал?
- И сам так думаю...
- Так кого же тогда, голова ты баранья, вы с ним обвинить горазды? Ты ж не тупой, Мирка! Кого? На кого намекаете а? Вот тебе Мирка и выводы! А ты говоришь мне…
Винтовка валялась там, возле шкафа с открытой дверцей.
- Чего на нее Мирка пялишься, а? Узнаешь? Так меня застрели теперь! Ты умеешь, я видел. Убить - за тобой не станет! На это ты мастер! Все это видели. Все! А то вон - смахнул он бумаги, - по-тихому хочешь приговорить меня, - пистолет возьми. Я ничего не скажу тебе. И ничего тебе даже не будет. Бери!
Ох, как легко показалось Мирке вот так и сделать! Он горячился в мыслях, чувствуя правоту: разве не видел своими глазами, НКВДиста в плену? Видел, вместе с другими, ждущими смерти так же, как он, - и не по его вине… НКВДист, о котором таким, как Викент, не расскажет Мирка, - способен был умереть за других. Небо с землей он с Викентом. Мирка память его будет свято хранить: не всех эта память достойна! И не таких, как Викент, сто процентов! До боли обидно, что потерял его Мирка, что такие, как он, покидают, случайно, мир. Викент выпивал второй стакан водки. Показалось, что он в этот миг хотел быть убитым… Мирка сник.
- Что же мы делаем, Мирка? - спросил Викент, отставив стакан, и не морщась от водки, - Иди!
Мирка поднялся. Перешагнул через брошенную винтовку, задел ногой каску: он захмелел. В кабинет беспокойно нырнул солдат, который был в коридоре.
Уходя Мирка слышал:
- Или мне показалось: Родине ты быть полезным мечтал? О подвигах грезил? Ты ребенком когда-то был, а?
Мирка шел четко и прямо. Земля качалась: справа налево, и наоборот, а ноги несли ровно. И совесть его была чистой. Он добрел до своей подушки, в которую можно было плакать.
Не заплакал еще, и не заснул, пришел старшина.
Принес от Викентия обе тарелки с мясом, много хлеба и сковородку. С Викентом, не замечая этого, не успел поесть Мирка…
- Питаться усиленно нужно, Мирка, - сказал старшина.
Родина снилась в ту ночь. "Утро страны", - так называлась картина, или плакат, который он видел в клубе и в библиотеке. Сталин, на первом плане: усатый, усталый, думающий человек. А за ним - поле и трактора. Легкая пыль над распахиваемой землей. Снилось, что Мирка шел из школы. Он это помнит прекрасно: старался идти задками, а не по главной улице. Так нравилось больше: никого не встречая, мог о своем, сокровенном, думать. Он остро мечтал тогда: воображение рисовало, в деталях, - как он совершает подвиг.
Дерево было на полпути. "Змея родила" - так о нем ляпнул однажды друг Алеша. Дерево было извилистым, с темно-зеленой, раскидистой кроной. И вот, - представляет Мирка, - что успевает заметить под ним, как догорает бикфордов шнур. Рядом ранец. А в ранце - взрывчатка. В последний момент, грудью бросаясь, Мирка тот шнур обрывает.
Он даже, о, бог мой, - даже в гробу себя видел! Погибшим героем. В сером, любимом своем пиджачке, с октябрятской звездочкой. В пилотке. И голова - не глазницами в небо - а в профиль. Так, почему-то, видел… И только сейчас это вспомнил, а всю войну, весь Освенцим, грезил мамой, сестричкой, папой. Себя-то как бы не видел… В его кумачовом гробу, были положены две винтовки. Винтовки Мосина, 1901 года. Нравились форма ее, дух ее, цвет. Он из дерева делал такую. Она у него была.
Это был хмельной сон…
А Викента он трое суток не видел. "Может, - уж было скользнула мысль, - застрелился? Уж если я мастер убить пленных немцев, то, - то Викент убитым быть не боится, я видел! Я разбираюсь в этом".
- Не забыл про меня? - поинтересовался Викент. Он был жив, и вызвал Мирку. Невольно, коротко, покосился Мирка в то место стола, где мог лежать пистолет.
- Все на месте, - заверил Викент.
- Нет, не забыл, - сказал Мирка.
- Судьбу твою, между прочим, делаю. Это ты осознаешь?
"Своими руками, чужими, - но мы это делаем сами" - подумал Мирка.
- Обиды свои сунь в то место, куда угодили сапог и лопата! - сказал Викент, - А мне - пиши!
Мирка взял карандаш и стал писать. Не выдумывал, не приукрашивал, и никого не оправдывал, просто писал.
- Подпись! - напомнил Викент.
- "Зебра"?
- "Зебра"! А не забыл, молодец!
- А Вы мне скажите, Викентий Стасович, что, в наше время каторги есть?
- Каторги? Есть. Для изменников Родины, - есть. А что же ты думал? По постановлению Совета Министров СССР от сорок третьего года - есть. По пятьдесят четвертым статьям. Историк твой, "Погорелов: Анатолий Михайлович" - тут мне, внизу, кстати, и допиши. Второй - лупоглазый - "Дереш Иван Матвеевич". Это нам надо все фиксировать. Ну, так вот, оба они - загремят! А ты молодец. Ты капитана мне сделал, спасибо, мой друг!
Погоны, теперь видел Мирка, были на нем капитанские, новые.
- Что с ними будет? - спросил он капитана.
Викентий тряхнул головой: Мирка смотрел на его погоны, а спрашивал не об этом.
- Сибирь! - сказал он, - Им будет Сибирь. Лесоповал, или золото. Но тебе, если будем дружить, не грозит такое. А остальным - непременно!
- Они же не виноваты…
- Я не пойму. То ты мальчишка умный, то, блин, чумной! По камере стосковался?
- Нет.
- Да и не надо! Этого я уже не допущу. Они же тебя: ты понимаешь? Не понимаешь? Они тебя разорвут на части! А я не хотел бы. Мне секретный сотрудник дорог. "Зебра". Сам делал.
"Тарас Бульба! - подумал Мирка - Породил, - и убью!"…
- А что будет со мной? - спросил он, и посмотрел на шкаф.
- Котелок еще не опустел, - усмехнулся Викент, - если хочешь… А винтовку я поломал и выкинул.
Он кивком показал на пол. Мирка увидел, что доски на нем покорежены тем, что по ним наносили, с размаху, удары.
- А пистолет, - Викент подошел, наклонился и похлопал дружески, по плечу, - он всегда, друг мой, на месте. Да мне еще, видишь, жить надо - столько задач.
"И столько врагов!" - добавил, не вслух, конечно, Мирка.
- Значит, Викентий Стасович, мне скоро домой?