В общем, я теперь тоже подозревала, что мы имеем дело не с настоящим зверем и даже не с нечистью, а с маньяком, который наверняка сначала хотел просто посчитаться с бывшими рабами, посмевшими изгнать своих хозяев, а теперь уже просто и незамысловато сходил с ума, пьянея от крови. С такими мыслями даже в «Мартовскую кошку» не особенно
хотелось, хотя я сходила всё-таки, и даже дважды когда ещё потом подвернётся возможность решить свои насущные проблемы?
* * *
Я постараюсь переписать это побыстрее, но сами знаете, как много у меня свободного времени. Особенно после недельной отлучки.
Переписать? не понял брат Норберт. Мы с ним опять «ладно» сидели в трактире, практически пустом по случаю погожего летнего дня (Зверь мог хоть на алтарь во время проповеди в день Солнца запрыгнуть, но народ всё равно работал в полях, потому что голод не зверь, убивать будет медленно и мучительно). Искатель опять по глоточку цедил местное ягодное вино под омлет с зеленью, а вот я даже сидр брать не стала. Не собиралась я рассиживаться.
Я раскрыла и положила на стол перед Искателем одну из своих тетрадей: половина слов сокращена, часть оставшихся заменена значками конспект я писала как в Школе, иначе бы мне и месяца не хватило, чтобы сделать самые сжатые выписки. Он нахмурился было, но видимо, приноровился к моему почерку, пробежал глазами с полстраницы и сказал:
Не тратьте время на лишнюю работу, госпожа Стерн. Нас учили писать конспекты примерно так же, а если что-то я разобрать не сумею, то просто приду за разъяснениями.
Как скажете, охотно согласилась я. Читать и даже записывать всё это было интересно и полезно, но я ещё в школе, обычной городской, не Магической, терпеть не могла переписывать черновики сочинений начисто. Ну да, для меня это была та самая лишняя работа, как брат Норберт и сказал. Переписывала, конечно, куда деваться, но не любила и не люблю до сих пор.
А в моё отсутствие Зверь, оказывается, наведался аж в церковь. Среди бела дня. Не в саму часовню, правда, а в хозяйственный двор. На счастье матушек и сестёр, заявился он аккурат к полуденной трапезе, и видели его только послушницы, работавшие в саду и потому немного опоздавшие. Они с визгом влетели в трапезную и принялись судорожно запирать дверь и подтаскивать к ней тяжёлые скамьи. А мать Инга, видимо, не успела вбежать вместе с ними, потому что её потом нашли в сараюшке с садовым инвентарём, чуть живую от страха. Кажется, её то ли дриадская, то ли эльфийская кровь никаких бонусов против друидской магии не давала. Ну вот разве что ей, полукровке, Зверь позволил добежать до сарая с лопатами и тяпками, а не убил её, отставшую от остальных. Попугал только. Всю дверь исцарапал, оставив кривые глубокие борозды, отчётливо белеющие на сером фоне.
У меня так и зудело на языке: «А что же мать Екатерина не вышла к Зверю с молитвенником в одной руке и с кадильницей в другой? Ведь и звери внимают Слову Создателя, главное чтобы проповедовал достойный, а кто в Гильденском достойнее настоятельницы?» Но я, разумеется, язык накрепко прикусила. Потом, когда буду об этом происшествии рассказывать близким, обязательно пройдусь по недостойному поведению святой матери не достойному именно святой матери, конечно, которая должна одним своим видом усмирять любую тварь. Так-то охотно это признаю́ жрицы и послушницы повели себя самым разумным образом: заперлись и не выходили, пока егеря и замковая охрана не прочесали частым гребнем двор и сад, обшарив все постройки.
Хорошо, что меня не было, всё-таки не удержалась я. Иначе, боюсь, я каким-нибудь боком оказалась бы виновата в том, что Зверь напал на верную служительницу Создателя. Хотя это, наверное, именно моё отсутствие спасло её? Без моего зловредного колдовства Зверь не посмел причинить вред святой матери.
Госпожа Стерн, вздохнул брат Норберт, я понимаю, что вам не за что любить ни мать Екатерину, ни мать Ингу, но всё-таки
Я вздохнула ещё тяжелее, чем он.
Знаю, сказала я. Но будь в церковном дворике я, маркиз бы тем же вечером развешивал над камином то ли бурую с подпалинами, то ли полосатую шкуру. А жрицы упорно считают меня тварью страшнее, чем Зверь. Хотя, протянула я опять, тут они правы конечно. Сколько у меня на счету убитых Зверь завистливо скрежещет зубами.
Но вам ведь не нравится убивать. Кажется, это не было вопросом.
Нет, конечно. Не больше, чем мотаться по жаре или сухому почти бесснежному морозу, слезая с седла только поесть и м-м наоборот. Вынужденные меры, принятые к тем, кто иначе не понимает.
И чем тогда вы страшнее Зверя?
Тем, что убиваю хладнокровно и расчётливо, как друид, не теряя головы и не упиваясь чужими смертями?
Он помолчал, разглядывая меня с очень странным выражением.
Что выдумаете об Искателях? неожиданно спросил он.
Я сдержанно фыркнула.
А что вы думаете о гномах? вопросом ответила я, и он замешкался, хотя наверняка собирался возразить, что гномы разные вообще-то. Очень разные. Кого из Искателей вы имеете в виду, святой
брат? Моего куратора, который не хуже свихнувшегося друида упивается своей властью над деревенскими травницами, или того старичка, которая выйдя в отставку мог бы прогуливаться по гавани, глядя на корабли и покуривая трубочку, а вместо этого возился с сопливыми мажатами, обучая их держать силы под контролем? Непоседливых, не понимающих, зачем это нужно, иногда откровенно избалованных и уверенных, что им можно всё? Поджечь горничной подол уж точно можно.