Бабушка Керенберга не была Бишиг по рождению и силе, и вместе с тем была настоящей Бишиг несгибаемой и твёрдой. Когда Комиссия по запретной магии обвинила папу в чернокнижии, он отрёкся от Рода, и больше никто из нас никогда его не видел. Мама тогда получила развод и вернулась домой, на остров Бранги, а нас с сестрой забрала к себе Керенберга. Мы выросли здесь, в мрачном старом доме, памятнике развалившейся семье; и вот теперь я Старшая Бишиг, и величие Рода моя забота.
По крайней мере, формально. По правде же, многим до сих пор заправляет бабушка. И занимает она весь помпезный второй этаж, в том числе парадный кабинет с эркерами и массивными ритуальными зеркалами.
В Огиц вернулся Се, торжественно объявила она, стоило мне войти.
Маленькая и сухая, она едва торчала седой макушкой над массивным столом, выстеленным чёрным сукном.
Бывает, я пожала плечами. И что с того?
Бабушка довольно засмеялась. Зубы у неё были белые-белые, и на изрезанном морщинами лице её улыбка казалась жутковатой.
Ёши Се приезжал утром, загадочно продолжала она.
Я вздохнула. С годами бабушка полюбила нагонять туману на самые простые вещи.
Сколько он хочет?
О, моя дорогая, он хочет многого!
Ты этому так радуешься?
Это сейчас народы если не дружат, то сожительствуют в мире, и в вольном, выросшем при университете Огице можно встретить и колдунов, и двоедушников, и даже детей луны. Но ещё совсем недавно здесь были земли Кланов, здесь молились Полуночи, а не знающие морали мохнатые могли оборачиваться прямо на улице и обнюхивались при встрече. Лунные и сегодня живут в хрустальных друзах высоко в горах и там же занимаются своими странными вещами, а наши острова торчат острыми зубьями скал из колдовского моря.
Острова невелики, и каждый из них принадлежит одному из Больших Родов, а прочие Рода обживают их на вассальных правах. И пусть Бишиги считаются на словах Большим Родом, это не совсем правда: наш остров называется Бишиг-Се, и ровно его половина принадлежит Ёши, последнему из Се.
Ёши один, а Бишигов почти три дюжины. И каждый раз, когда он забирает свою половину островной казны, мне хочется пристрелить его и открыть склеп Се на поругание чайкам.
Ёши Се был очень мил, хихикнула бабушка. Он притащил мне букет из папоротников, представляешь? Я передала его на кухню!
Приятного аппетита, мрачно пожелала я. Я терпеть не могла маринованный папоротник, меня от него сразу начинало мутить. Так какая сумма? Я общалась сегодня с банком по поводу брокерского счёта и надеялась вывести хотя бы пятнадцать тысяч на ремонт крыши, но если депозитария будет не
Он не хочет денег, моя дорогая.
Мне на мгновение показалось, что я ослышалась.
Как это не хочет?
Не хочет, повторила бабушка, белозубо скалясь. Он предлагает нам, как там он выразился тьфу ты, «совместное процветание».
Я вспомнила прошлое его предложение, по счастью, изложенное письменно, и заскрипела
зубами.
Никаких, твёрдо сказала я, никаких казино на острове не будет!
Ну что ты! Я сразу ему так и сказала. Ёши Се предлагает объединить Рода, моя дорогая. Ёши Се готов стать Бишигом.
Я задумчиво прокатила эту мысль внутри головы. Ёши Бишиг это звучало кошмарно немелодично, но вместе с тем до ужасного соблазнительно. Мы смешаем с ним кровь, мы дадим ему имя, мы объединим склепы зеркальным коридором, и тогда остров Бишиг-Се станет островом Бишиг, наш голос в Конклаве станет ещё немного весомее, а деньги перестанут улетать в трубу чужих пустых развлечений. В брачном договоре можно будет прописать, чтобы Старшим всегда становился колдун с изначальным даром, Наследником Рода останется мой кроха-племянник, а
Всё это было так привлекательно, что о технических деталях я вспомнила не сразу.
Кого он хочет? безразлично спросила я.
О, бабушка театрально развела руками, ты знаешь, моя дорогая, ему всё равно.
Пусть говорят, что густую, чёрную колдовскую кровь время размыло в стыдную красную воду, и всё же в нашей крови ещё бьётся большая сила.
Это её капли я вкладываю в мёртвую материю, чтобы создать в ней сознание будущей горгульи. Это её вытягиваю в нити, чтобы сплести из них сети защитных чар. Это она пульсирует во мне в такт течению времени, это она соединяет меня с прошлым и будущим, это она гудит, как тетива, и благодаря ей я всегда знаю, как верно.
Двоедушники болтают, будто жизнь это дорога. Однажды, в самую долгую ночь года, двоедушник ловит за хвост своего зверя и, якобы, свою судьбу; после этого он учится обращаться и считает себя взрослым. Мохнатые живут, кажется, вовсе не приходя в сознание, во всём покорные придумке их странной богини-Полуночи.
Другое дело дети луны, искры сознания, заключённые в тюрьме бессмысленной телесности. Все лунные, кого мне довелось видеть, были не от мира сего; они берегут тайну своих девяти имён, увлечены красотой и разглядывают мир с непосредственностью ребёнка, впервые вошедшего в галерею современного искусства.
А в колдунах говорит кровь, всё в нас создано ею и однажды в неё вернётся. Кровь звенит во мне, и все, кто связаны с ней, стоят за моей спиной.