Что может спросить отец у своих молодых дочерей?! Я поперхнулся, смешавшись. Девочки спокойно смотрели мне в глаза, ожидая, что я скажу еще.
Одним словом, я знаю, что в наше время не бумажка важна, не она связывает двух людей на всю жизнь, но все-таки я не хочу, чтобы вся улица чесала языки о хорватовских дочках В этой квартире могут спать только ваши законные мужья, а не так, кому вздумается. Нам с мамой хотелось бы познакомиться с вашими женихами, избранниками, ведь мы могли бы дать вам совет, предостеречь Ну конечно, если вы надумаете замуж, когда нас тут уже не будет, тогда
Молчание. Смотрят на меня, и меня все сильнее охватывает замешательство. Что я говорю? Женихи предостеречь! Кого, от чего, как?
После трех минут молчания Кати, округлив глаза (темно-синие, умные, чистые), с невинной улыбкой спрашивает:
Совещание окончено? А то я хочу еще успеть на детектив.
Через неделю Кати объявила, что помолвлена и скоро приведет показать, представить нам своего избранника. На пасху две другие дочки тоже преподнесли мамочке сюрприз, сообщив, что и у них есть по жениху. У Илонки голова пошла кругом от счастья. В один день сыграем сразу три свадьбы букеты гербер, праздничный обед в «Золотом барашке» на Чиллагхеди (один из моих будущих сватов, имя его я не запомнил, знаю только, что он в тамошнем кооперативе, сказал: отличное местечко). Заведующая бюро по регистрации браков, приняв заявления на тройную свадьбу, пришла в восторг. Сказала: такого еще не было в ее практике чтобы три сестры одновременно выходили замуж. По этому случаю она напишет специальную речь.
Илонка, растрогавшись, сообщила девочкам, что мы всем им оплатим двухнедельное свадебное путешествие: Матрафюред, Шопрон, Балатон на выбор, кто куда пожелает.
Аги, сказал я, взяв дочку за руку, что это вы все вместе? Не пожалеешь потом, хорошо все обдумала? Замуж выходят не на один день на всю жизнь.
Да, папа.
А кто этот твой Лайош? Давно вы с ним знакомы?
Какая разница? Согласен взять меня замуж и ладно. В основном потому, что у себя дома ему жить уже невмоготу. А снимать комнату это две тысячи в месяц.
Аги, девочка моя, о чем ты говоришь? Неужели ты так дешево себя ценишь? Мне хотелось закричать на нее: «Ты шутишь! Я не разрешаю тебе так выходить замуж! Вы это всерьез или только из озорства затеяли эту тройную свадьбу? Девочки, люблю вас. И хочу вам добра. Аги, я и тогда любил тебя, когда злился из-за того, что ты бросила учебу, а ты пожимала плечами, нагло усмехалась, говорила: «Какой смысл пять лет корпеть над учебниками в институте, многого ты добился со своим дипломом и своим прилежанием?»
Несколько приглашений я раздал у себя в конторе. Всеобщий восторг.
Вот это да! говорили мне. В наше-то время, когда родителей вообще не приглашают на свадьбу и только после рождения четвертого ребенка или пятнадцати абортов начинают подумывать: а не пора ли нам расписаться? Да, молодежь нынче такая неблагодарная, распущенная. А хорватовские девочки видите какие! Вот как надо воспитывать детей. А кто зятья? Ты счастливчик, Геза.
Нет, моя квартира не станет притоном. Не будут ахать и охать ни дворничиха, ни домовый комитет. Здесь будет благопристойное семейное гнездышко: три мои дочери и три зятя счастливые влюбленные супруги (или сумасшедшие садисты?), ученые, работяги, труженики (или мошенники и воры?).
Детей я никогда не наказывал. Только однажды дал Кати пощечину. Ей тогда было шестнадцать. Она чего-то требовала. Она всегда требовала чего-нибудь: абонемент в театр, проигрыватель, мопед. «Кати, ты пойми, сейчас мы не можем, нет денег. Не будь такой ненасытной. В твоей жизни и так много всего хорошего и красивого». «Много, конечно, подтвердила она и скривила рот. Хорошенькая жизнь, ничего не скажешь, на свою квартиру и надеяться нечего. А чтобы телефон поставили, и то восемнадцать лет ждать нужно».
Теперь у Кати на пальчике обручальное кольцо. На коленях огромный букет гербер. Рядом длиннющий, в два метра, рыжий парень. Она и не смотрит на меня.
Клянусь, то, что я сделал, не было злой шуткой. Это была последняя надежда, попытка ухватиться за соломинку. В банкетный зал «Золотого барашка» битком набилась родня. Кто откуда, сам черт не разберет. На столе огромные блюда, на них жареная баранина, цыплята. Хлопают пробки, громкий смех говорят сразу человек десять. Усатый старенький почтмейстер, который сидит рядом со мной, в четвертый раз принимается рассказывать, как он купил жене с рук дубленку, но когда отнес ее к скорняку Интересно, кто мой новый родственник: этот почтмейстер или скорняк? Или дубленка? Кто-то пьяный лезет обниматься и сообщает, что у них во вновь открытом магазине можно по дешевке купить стиральную машину. Пока идет распродажа. Но если мне случайно нужен холодильник или газонокосилка, он и это может устроить, сделав скидку в тридцать процентов, как якобы на стиральную машину для тебя, папочка!..
Я ищу глазами моих девчушек, пусть они посмотрят на меня. А Илонка все угощает, все ухаживает за гостями, ни минуты не сидит на месте. Толстуха напротив вдруг говорит мне: четыре года это немалый срок, но хоть это время детки будут счастливы, хотя бы на эти четыре года у них будет крыша над головой. А там мало ли что может случиться А что может случиться? Девочки выиграют в лотерею? Или, работая днем и ночью, всем скопом, вместе с шуринами и друзьями, они слепят какую-нибудь глиняную хибару? Вообще-то за четыре года там, где человека подстерегает столько опасностей, может всякое произойти несчастный случай, холера, крокодилы, наводнение, тропический тайфун
Неправда, говорю я себе, мои девочки ни о чем таком не думают, но я сейчас устрою им проверку. Наверное, и я был в легком подпитии, я вообще-то не привык выпивать, да и жарко было. Словом, я все ждал, что дочки сами скажут: папа, не надо, мол, ехать, рисковать жизнью, мол, как-нибудь перебьемся, вы сами тоже так начинали. Или зятья подойдут: папа (или дядя Геза), не подумайте, что мы на вашу квартиру позарились, упаси боже, мы просто любим ваших дочерей. Словом, чего-то в этом роде я ожидал, чего и сам не знаю. Постучал я ножом по бокалу с вином.
Давайте, давайте, тестюшка дорогой! завопил один из гостей, сияя перемазанными жиром щеками. Мы внимательно вас слушаем.
Стало тихо. Я поднялся с бокалом в руке.
Дочери мои, сынки, с поездкой получилась небольшая закавыка, сказал я. Сегодня утром позвонили из поликлиники. Из терапии. Какие-то у меня в сердце изменения обнаружились, и потому мне нельзя делать прививку против желтой лихорадки. Словом, не выпускают нас с женой в жаркие страны
Молчание. Бокалы замерли в воздухе. Гости перестали жевать. Удивленно уставились на меня. А я стоял и ждал. Ждал, когда кто-нибудь спросит, просто подаст голос: «Папа, ты болен? Что у тебя с сердцем?»
Ждал, может, хоть одна из дочерей расплачется: «Что же теперь будет с нами?!» Или кто-то из сватов предложит: «Ладно, так и быть, возьму молодых к себе».
Но стояла тишина. Мертвая. Долгая. И в конце вдруг громовой хохот. Смеялся новый родственничек краснорожий, с жирными блестящими щеками.
Батенька мой, подумаешь закавыка, ну сходишь к другому доктору, а я уж с ним, болваном, предварительно поработаю.
Теперь все загалдели хором: пустяки, этого можно не бояться У меня шурин (приятель, друг, однополчанин, земляк) в министерстве (в отделе прививок, на выдаче справок), да я скажу (позвоню, распоряжусь)
Илонка разревелась, когда Балаж приволок к ней на кухню какого-то волосатого, вонючего, наполовину освежеванного зверя. Балаж замечательный инженер-гидростроитель, он шесть лет проработал здесь, и уж если кому и нравилась здешняя жизнь, так это ему. Он охотился, рыбачил, плавал, лазил по деревьям, знал все съедобные растения, фрукты, коренья, грибы. Он приносил домой устриц и улиток и щедро одаривал своей добычей всех. На монтажной площадке было электричество и был холодильник, старый шведский аппарат, оставленный здесь нашими предшественниками. Но в холодильнике мы держали в основном кипяченую воду и холодный чай. Мясо можно было покупать только в городе, а в город мы ездили редко. В городе на рынке можно было купить муку, фасоль, крупы («Какие чу́дные вещи можете вы там попробовать, писал нам один знакомый из Будапешта, манго, бананы, сизаль!»). Над этим письмом мы долго смеялись, потому что сизаль это несъедобное растение, что-то вроде агавы, и из него получают волокно на канаты, веревки. А впрочем, мы смеялись не только над «сизалем»: за четыре года мы так и не узнали, каковы на вкус местные лакомства и как их называют. За четыре года мы так и не привыкли к здешним странным приправам. В городе, правда, был и магазин западного стиля, туда доставляли самолетом из Европы за много тысяч километров импортные продукты американские консервы с соблазнительными этикетками, датское масло, из Южной Америки привозили мясные консервы в высоких банках. Все это стоило баснословных денег. А нам нужно было экономить, мы не могли транжирить наши денежки на супертовары, мы не могли есть ветчину, мы не покупали даже яичный порошок и сгущенное молоко. Мы ели супы, какую-то странную зелень и эрзац-мясо, приготовленное из фаршированных овощей. Господи, с каким трудом мы заполучили мясорубку из дому: четырежды писали девочкам, просили их, чтобы отправили посылкой; потом, когда мясорубка, пропутешествовав несколько месяцев, наконец прибыла, я должен был ехать за ней во Фрипорт, а это триста миль на вытряхивающем душу вездеходе и куча денег на уплату пошлины. Тщетно доказывал я чиновнику из таможни, предъявив и официальную бумагу, что, согласно межправительственному соглашению, я имею право беспошлинно ввезти свое кухонное оборудование, а он, ухмыляясь, говорил мне, что либо я уплачу пошлину, либо он отправит мясорубку обратно, тем более что мясорубку можно купить в местном магазине. Я уплатил пошлину. Козье молоко и какой-то подозрительного вида сыр можно было купить и здесь, на монтажной площадке, в соседней туземной деревушке. Илонка кипятила молоко, запекала сыр и вела беспрестанную борьбу с грязью, насекомыми, микробами. И вдруг заявляется этот Балаж и, улыбаясь во весь рот, спрашивает, куда свалить его волосатый, вонючий, весь в крови охотничий трофей.