— Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?
— Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.
— На какую? Петелько или Трепыхалину?
— Петелько. Вторую я не знаю.
— Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка — обалдеть!
— Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! — с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. — Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.
— Точно!
— Нет, эта не пойдет.
— Почему?
— Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?
— Ирке? Двадцать один.
— Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?
— Нет, а что?
Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.
— Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.
— Можно развестись потом.
— Тогда и жениться незачем, если ты уже в уме развод держишь. Дело в тебе, Серега, а не в твоих подругах. Есть, есть среди них хорошие девчонки. Это я тебе как старший товарищ по полу говорю.
— Давненько вы у меня не были, — сказал Марков, усаживаясь в обитое кожей массивное кресло. Он всегда в нем располагался, когда в мастерскую наведывались гости.
— Почти месяц.
Рыбакова задорным мальчишеским движением поправила прическу на затылке.
— Что вы стоите? Садитесь, — сказал Марков, указывая на оранжевое кресло-мешок.
— Благодарю. А новые работы у вас есть?