Студентка, судя по выражению лица, решила было уклониться от ответа, но вдруг, неожиданно для себя самой, выпалила:
- Инфаркт миокарда. А может быть, стенокардия!
"О господи! - подумала Тамара Савельевна. - Ну, выходи ты поскорей замуж! Какой еще инфаркт?"
Этот ответ даже Горохова вывел из состояния задумчивости, и он принялся разглядывать студентку с интересом, как невиданного паука.
- Что скажете? - продолжал Сергей Сергеевич, адресуясь теперь к соседу девицы, тоже студенту.
- Почечная колика! - воскликнул студент так громко, что все с улыбкой на него оглянулись.
- Очень интересно! Потом вы мне, пожалуйста, подробненько, голубчик, обоснуйте вашу позицию. А вы, молодой человек, согласны с товарищем? - спросил Сергей Сергеевич маленького студентика, который сидел с беспечным видом и ковырял в ухе, всецело поглощенный то ли этим занятием, то ли своими мыслями.
Студентик с философическим спокойствием оглядел профессора, сомневаясь, к нему ли это обращаются или он просто ослышался. Но, видя, что все на него смотрят с выжидательным любопытством, неторопливо откашлялся и не без достоинства заявил:
- Не знаю.
- Вы не лишены проницательности, - заметил Кулагин. - Неплохой ответ для человека, который через полгода будет самостоятельно врачевать. Как ваша фамилия?
- Тогда злокачественная опухоль или ущемленная грыжа! - залпом выпалил студент, обеспокоенный тем, что профессор собрался что-то записать. И он действительно записал и поставил жирную точку, как гвоздь вбил, после чего, откинувшись на спинку стула, с облегчением - разговор подходил к концу - обратился к Горохову:
- Ну, а как вы думаете, Федор Григорьевич?
- Тромбоз сосудов кишечника, - сказал Горохов и добавил, нахмурясь: - Прогноз пессима. Шансы ничтожны.
Сергей Сергеевич смотрел на Горохова с удовлетворением.
Крупиной всегда казалось, что хотя Сергей Сергеевич и Горохов часто спорят, в чем-то они очень подходят друг другу, и эта мысль была ей приятна.
- Вы угадали, Федор Григорьевич, - сказал Кулагин. - Вернее, не угадали, а решили правильно. Я, - он сделал легкое ударение на "я", - я тоже так думаю. У Михайловского, - он оглядел всех, - тромбоз, или, как говорили раньше, инфаркт кишечника. Распознать его нелегко. Диагностика тромбозов сложна и запутанна. Но это один из самых захватывающих отделов хирургии, и он заслуживает пристального внимания.
Горохов насторожился и улыбнулся, не отводя глаз от Кулагина. И на лице Сергея Сергеевича тоже проглядывала хитринка.
Кулагин высказал присутствующим свои доводы в пользу операции, кивком подозвал Тамару Савельевну, вполголоса, но так, что все слышали, попросил ее выяснить, здесь ли родственники Михайловского.
Крупина вышла.
- Итак, друзья мои, - уже не глядя на Горохова, вполне серьезно продолжал Кулагин, - не берите на себя смелости и ответственности без крайней надобности откладывать любую операцию. Может получиться, что будущее поле боя станет вообще непригодным.
"Ну, а я что говорю? - подумал Горохов, напрасно стараясь перехватить взгляд Кулагина. - Это же мои мысли, седой черт! Только ты - вообще, а я - про Чижову". Ему не терпелось, чтобы поскорее ушли все эти студенты и практиканты, тем более что половина из них - бездари, холодные беспозвоночные бездари, из которых никогда не выйдут врачи. И зря шеф тратит на них свой огонь или вдохновение или как там это называется. Он, конечно, закоснел, до чертиков стал косен и труслив, но - что поделаешь? - такая школа! Он за эту свою школу на стену влезет и по карнизу побежит. Это можно уважать, хотя иной раз просто терпенья не хватает.
- Теперь, после того, как мы с вами избавились от мыслей-паразитов, то есть от других возможных вариантов, - продолжал Кулагин, - остается решить: нужна ли срочная операция? Можно бы тайно проголосовать, - улыбнулся он своей шутке, - но некогда. Нам дано страшное право сказать "да" или "нет", и сказать безотлагательно.
"Разболтался… Любуется собственным красноречием. Чувство ответственности врача воспитывает. И все зря! Кто сам этого не понимает, тому не привьешь, - думал Горохов, нетерпеливо поглядывая на часы. - Уж лучше бы мне к матери сходить, дрова у нее наверняка кончились".
- Кто за срочную операцию, поднимите руки. Девять. Кто против? Два. Кто воздержался? Один. Итак, за - больше, чем против. Решено. Ну, а что бы вы сказали родным? - спросил Кулагин поджарого ассистента.
- Успокоил бы их. Сказал бы, что удалят отросток и…
- И все будет в порядке? Не так ли? От аппендэктомии, мол, никто в наше время не умирает? Не хотелось бы мне быть на вашем месте, когда вы вскроете полость и вместо аппендицита увидите метр безжизненной кишки. Поторопились, коллега! Идите вниз, побеседуйте с родственниками Михайловского. Скажите, что предстоит сложная операция и профессор не может поручиться за благополучный исход.
Вошла Крупина.
- Родственники ждут? - спросил Сергей Сергеевич.
- Да.
- Ну, идите, побеседуйте с ними. Все можете быть свободны. Оперировать я попрошу доктора Горохова.
"Вот и наколол матери дров, - подумал Горохов без особой, впрочем, досады: случай действительно интересный. - А старик - хитрец!"
И едва только все покинули кабинет - покинули мигом, даже не скрывая стремления поскорее удрать, Федор Григорьевич так и сказал профессору:
- А вы хитрец, Сергей Сергеевич. Вы же не для этих типчиков Михайловского расписывали, а для меня, верно? Только не думайте, что сердечно-сосудистые я променяю на ваши тромбозы. Нет уж, тому не бывать.
- Тромбозы пока, слава всевышнему, не мои. И мы с вами не на толкучке, - строго заметил профессор. - И здесь были не "типчики", а, надо полагать, ваши молодые товарищи. В общем, от скромности вы не умрете, коллега. Но если вам уж очень не по душе, я прооперирую Михайловского сам.
Кулагин говорил все это, уже сняв халат. В дорогом, но корректном костюме он был особенно представителен и импозантен. И молод был просто на удивление. Впрочем, такие вообще не старятся, такие когда-нибудь, но очень не скоро, просто умирают.
- Нет, Сергей Сергеевич, с вашего разрешения я прооперирую Михайловского, однако же не в м е с т о Чижовой. Не откупайтесь от меня некрозами и тромбозами, - сказал Горохов, понимая, что сегодня, кажется, напозволял себе с профессором действительно слишком много.
- Если вы думаете начать день сначала, Федор Григорьевич, то должен заметить, что я все-таки несколько устал. Что касается Чижовой, то, похоже, мне нечего вам запрещать. Вы еще не нашли пути к сердцу этой больной, каким бы оно ни было. Так ищите! Исследуйте! А пока идите мойтесь. Я в самом деле уже устал.
Кулагин ушел. Задумчиво глядя ему вслед, Горохов вытащил коробку своих неизменных "Любительских".
- Что вы еще задумали? - спросила Крупина, молча наблюдавшая всю эту сцену.
Горохов оторвал взгляд от закрывшейся за Кулагиным двери и обернулся к Крупиной.
- Ого! - сказал он с любопытством. - Значит, вы все-таки меня немножко знаете?
- Вы еще и сами себя не знаете, Федор Григорьевич, - серьезно и почему-то с горечью сказала Тамара Савельевна. - Кажется, затеяли очередной сюрприз?
- Это будет неслыханный сюрприз, ваше партийное величество!
- Да что это вы все подшучиваете над моей партийностью, Федор Григорьевич? - с обидой спросила Крупина. - Я не стану говорить вам никаких громких слов, но в партию пошла не ради карьеры, можете мне поверить.
Горохов покраснел.
- Извините, Тамара Савельевна! Честное слово, это я без всякого злого умысла. Но, если уж на то пошло, вам без партийного билета было бы, может, и проще, больше времени оставалось бы для медицины. Впрочем, ладно, хватит об этом. Простите, - повторил он.
Тамара Савельевна сидела за огромным кулагинским столом и затачивала над промокашкой три затупленных карандаша. Лезвие маленькой бритвы поскрипывало по графиту, острие получалось ровным и тонким, как из машинки.
- Здорово у вас получается, - сказал Горохов, затягиваясь.
Он смотрел на пальцы Тамары Савельевны, на ровненький ее пробор, на тяжелый узел волос, здоровых, блестящих, густых. Старательно склонившаяся над этими дурацкими карандашами, Тамара была похожа сейчас на большую девочку.
- На кой пес вам эти карандаши? - не выдержал Горохов. - У него ж полный стакан!
- Он так любит, - сказала она. - Почему не сделать человеку приятное? - И, ссыпав в пепельницу графитную крошку, бросила промокашку в корзину. - Разве вам, Федор Григорьевич, не приятно доставлять людям удовольствие?
Это был, скорее, не вопрос. Это прозвучало как утверждение. Горохов поглядел на Крупину сверху вниз с тем самым отсутствующим выражением глаз, которого она терпеть не могла.
- Неужели вы действительно так считаете? - спросил он удивленно. - Но я ведь никому ничего плохого не делаю.
- Вы не можете сделать даже плохого, потому что просто никого не видите. Вы какой-то интеллектуальный робот, безукоризненно запрограммированный и точный.
- Ну, это уж вы перехватили, - обиженно сказал Горохов. - Мне ничто человеческое не чуждо, мне понятно, я думаю, и такое, чего вам не понять.
- Ну, это смотря что считать человеческим… - начала Крупина, но вдруг осеклась и покраснела, испугалась, что теперь он догадается, на что она намекнула.
И он догадался. И посмотрел на нее выжидающе и с любопытством.