Я знал, что всем войскам, стоящим в Малой Азии, известны геройские подвиги этого человека, но не предполагал, что слава о нем достигла даже этого легкомысленного общества, которое невольно проявляло теперь свою почтительность единственным доступным ему способом, то есть полным молчанием.
Он спокойно шел вперед, с виду равнодушный, презрительный. Хотя я не видел его уже два месяца, мне казалось, что я расстался с ним только вчера. Опустив одну руку в карман своих красных штанов с двойной небесно-голубой нашивкой, с папиросой в другой руке, он держал под мышкой тонкий бамбуковый хлыст, с которым никогда не расставался, - даже в дни генеральских смотров, даже в дни сражений, когда, толкая ногой в шею своего мегари, он безжалостно гнал ревущее животное в самую гущу свалки. На нем было, как и всегда, синее кепи с золотым галуном, слегка сдвинутое на затылок, Эта была та же внушительная голова, обветренная бурями пустыни, с рыжеватой бородой, с густыми бровями, из-под которых голубые глаза его глядели с удивительным смешанным выражением грубости и почти наивной нежности. Из-под его далмона цвета хаки виднелся походный жилет офицеров-спаи, жилет из красной материи с маленькими золотыми пуговицами в виде шариков. Его походка отличалась той кошачьей неспешностью, какую придают ей тысячи километров, проделанных на спине верблюда по безбрежным зыбким пескам.
- Вальтер! Это капитан Вальтер…
Он прошел мимо высшего чином офицера, смерил его взглядом с ног до головы и отдал ему честь - вполне безукоризненно, по форме, но вместе с тем - как! Было заметно, что полковник не сразу нашелся, как ответить.
Заметив меня и двух моих спутников, он сделал мне знак: "Подожди меня", - и потом, медленно поднявшись на несколько ступеней, ведших с террасы в глубину кафе, направился к бару в дальний конец залы.
- Куда он идет? - спросил Рош.
- В баре сидят летчики, - ответил Блари, - с ними сегодня два пилота из эскадрильи Деирец-Зора - Моте и Конти. Вальтер пошел с ними поздороваться.
По мере того как Вальтер проходил, за его спиной возобновлялись разговоры. Теперь уже повсюду слышалось его имя, повторяемое с какой-то безграничной гордостью.
- Он, по-видимому, далеко не считает себя ничтожеством, - пробормотал лейтенант 415-го полка.
- И имеет на это право, - отозвался капитан, его однополчанин.
- Что же он сделал такого необычайного? - спросила с гримаской хорошенькая мадам Элиас, раздосадованная тем, что его появление на миг затмило ее.
- Очень много, - серьезно произнес какой-то морской лейтенант.
- Что же именно?
- Если мы сидим так комфортабельно на этой террасе, любуясь вашей красотой и ведя дружеские беседы за прохладительными напитками, то этим мы обязаны людям, подобным ему.
- Ах, - сказала за соседним столиком мадам Назри своей кузине, смуглой Асфар, - я никогда не скрывала, что питаю отвращение к бородатым людям. Но если этот острижет свою бороду, - будет ужасно жаль! Не правда ли, милочка?
И без всякого стеснения повернувшись спиной к своим кавалерам, они передвинули стулья так, чтобы не терять из виду ни единого движения Вальтера, который в этот миг, сидя на табуретке в баре, выбрал соломинку для своего коктейля и небрежно отбросил ее обертку из папиросной бумаги.
- Я был с ним вместе в Энтабе, - объяснял артиллерийский капитан своей даме в белом платье. - Говорили, что полковник Андреа отказался принять командование над колонной наступления из-за того, что ему не дали Вальтера в начальники кавалерии.
- Да, капитан, - сказал лейтенант, - но для того, чтобы уступить его отряду Андреа, пришлось бы отнять его у отряда Дебьевра. Я был там и уверяю вас, что полковник Дебьевр поднял страшный шум.
- Он, по-видимому, питает отвращение к женщинам? - заметила жена ректора американского университета.
Офицеры расхохотались.
- Быть может, это одна из причин, позволивших ему иметь столько крестов на своей орденской ленте.
- Сколько же их у него?
- Четыре или пять. Но у него еще больше звезд, а вы знаете, - это ценится гораздо больше.
- Вы знаете историю одной из его звезд?
- Нет. А что?
- Это было после Марасха, где Вальтер прикрывал отступление при известных вам обстоятельствах. Генерал Гуро производил смотр войскам. Одна из звезд Вальтера, плохо пришитая, упала на землю. "Возьмите вот эту и замените ее", - сказал Гуро, указав ему на свой пустой рукав. Вот почему на ленте Вальтера одна из звезд неуставного размера.
- Он выдержал в Турк-эль-Хамане самый неприятный караул, какой мне когда-либо приходилось видеть, - сказал чей-то голос.
- Он был в Базанти, - добавил другой.
- Разумеется, а еще в Урфе.
- Ив Киллисе.
- Ив Мейселунге.
Я молчал. Я вслушивался с бесконечной радостью в голоса этих людей, десять минут тому назад занятых пустою болтовней, а теперь сосредоточенно и важно слагавших самый пышный хор похвал по адресу моего друга. Энтаг, Мейселунг! То были славные имена сирийской эпопеи - единственные, которые сумели запомнить эти праздные люди. Что стоят сверкающие взмахи сабли рядом с ежедневным величайшим напряжением сил! Что значит величайший риск сражения рядом с неисчислимой вереницей страданий, за которые ни одна звезда никогда не засверкает на ленте Вальтера! Вопль бедного безвестного часового, задушенного в ночи; умерший от лихорадки во время стоянки друг, тело которого невозможно увезти с собой и надо похоронить где попало, - друг, чьи несчастные кости будут вечно попираемы ордами кочевников; родник, к которому стремились три дня и который оказался иссякшим; грозные бедуины, появляющиеся на гребне песчаного холма, о которых не известно, являются ли они представителями дружеского племени или разведчиками разбойничьей шайки, в двадцать раз превосходящей числом подвластных тебе солдат; приказы, которые отдаешь, которые надо отдавать даже тогда, когда не знаешь, хватит ли сил их выполнить… Ах, Вальтер - такой грубый и добрый, такой простой и великий…
Однако мне начинало казаться, что он никогда не расстанется со своими авиаторами.
- Вот он! - воскликнул Блари.
Перед Вальтером бежала его борзая собака Калед. Она почуяла меня, узнала, прыгнула мне на грудь. Я погладил ее узкую птичью голову, маленькие ушки, коротко обрезанные, для того чтобы предохранить их от укусов лисицы.
- Вот наконец и ты! Можно подумать, что ты не очень-то торопишься увидеться со мной.
Он пожал мне руку, взял стул. Ни одна хорошенькая женщина, сев рядом с Блари или Рошем, не вызвала бы в них того горделивого волнения, какое они почувствовали в эту минуту.
Но Вальтер не ответил на мои слова. А когда я снова повторил, холодно спросил:
- Как твоя рука?
- Лучше. А ты как поживаешь?
- Хорошо, спасибо.
Его тон способен был рассеять радость встречи. Вальтер дулся на меня. Мною тотчас же овладело желание как можно скорее объясниться с ним.
- Где мы обедаем?
- Я оставил за собой столик в Табари, - сказал он, - отправимся, если хочешь.
- К твоим услугам.
- Вы поедете с нами? - спросил он лейтенантов.
- Очень благодарны, капитан, но мы пригласили в собрание приехавших товарищей.
- Значит, до вечера. Мы ведь, конечно, в конце концов встретимся в каком-нибудь кабаке.
В Табари, самом элегантном ресторане города, мы встретили большую группу постоянных посетителей Курзала, в том числе Гобсона с двумя дамами в розовом, уже готовых сесть за стол.
В первые десять минут мы не обменялись ни единым словом. Я чувствовал в Вальтере обдуманное желание устроить мне сцену, но ему не хотелось начинать. Он ожидал повода. Не в силах выносить дольше такое положение, я решил помочь ему.
- Итак, ты завтра уезжаешь в отпуск?
- Да.
Он играл своим ножом.
- У меня уже заказано место. Конечно, я мог бы отсрочить отъезд, если бы…
- Если бы?
- Да задержать его хотя бы на четыре-пять дней, чтобы иметь возможность уехать с тобой. Я даже немного рассчитывал на это.
- Как мог ты на это рассчитывать?
- Очень просто. Из госпиталя ты первое время писал своим старым товарищам из Пальмиры. Таким образом, мы Узнали, что срок твоего отъезда, по выздоровлению, предполагается в конце апреля. Затем твои письма прекратились.
Тогда мы придумали получать о тебе известия другим способом. Нам было известно, что ты поправляешься и твоя выписка из госпиталя не затянется. Приближался срок моего собственного отпуска, и я уехал в Бейрут с мыслью проделать путешествие вместе с тобой - до Марселя, а может быть, и до Парижа. Вот и все!
Я молчал. Вальтер занялся расстегиванием ошейника своей борзой. Я видел, что разговор придется опять начинать мне.
- Там все здоровы?
- Где?
- В полку, конечно.
- Ты очень любезен! Все здоровы.
- Руссель?
- Здоров.
- Д'Оллон?
- Тоже. Он уедет в отпуск, когда вернусь я.
- А маленький Ферьер?
- У него была лихорадка по приезде и затем еще дня три на Евфрате. Теперь он совсем молодцом. Думаю, из него будет толк.
- Он знает, чего ему держаться.
- Да, ты прав.
- А ты?
- Я?
Вальтер тихо рассмеялся.
- Тебе стоит только взглянуть на меня.
- У вас было неспокойно это время?