- Шабалкина - это не фамилия. Люди придумали… А мое имя Пелагея, только отвыкла я от него. Называй меня как все - вдовой.
- Неудобно как-то… Давно вы… одна живете?
- Да почитай десять лет скоро будет.
- Муж, прошу прошения, от чего скончался?
- Не знаю я… Может, и жив еще. Вышел он как-то за ворота и больше не вернулся. С тех пор одна… Мужа нет, неведомо, что с ним, где он, так что я вдова - не вдова. - Она тяжело вздохнула.
- В милицию заявляли?
- А как же! На третий день, как не появился он. Там сначала посмеялись надо мной, что мужика не удержала, потом обыск в хате устроили, огород перекопали, в выгребной яме, прости Господи, и то поковырялись. В лесу искали, с собаками. Затем успокоились и больше не тревожили.
- А сами вы что про это думаете?
- А кто его знает? Они напоследок сказали: нет тела - нет дела. Мужик-то твой, наверное, загулял. Видно, плохо кормила, вот и сбежал…
- Ну, это они зря… Знаю я статистику - много люду пропадает, в городах даже больше. Не все находятся…
- Вот и он не нашелся и о себе знать не дает.
- Пани Пелагея, давайте я вас так буду называть…
- Какая я пани? Посмотри на мою обстановку. Называй просто - баба Пелагея.
- Николай Николаевич вам уже рассказал, что я журналистка. Приехала собирать материал об оборотнях. Может, что припомните? Наверное, давно здесь живете?
- С самого рождения… В этой самой хате родители мои жили, рано померли. Одна осталась, пока Никодим не засватал и ко мне не перешел жить.
- Неужели не слышали про странные случаи, связанные с волками, оборотнями?
- Это про вовкулаков, что ли?
- Да.
- Ладно, расскажу тебе. Давно это было, через два года после войны - я совсем маленькая была. Появилось в лесу очень много волков - охотники не справлялись, ведь мужиков из армии мало вернулось. Бывало, нападали звери на людей. На сестренку Дениса волк напал, брат бросился к ней на помощь - ему досталось, хорошо, что дед Иван с топором поспел вовремя. Волк и убежал. А сестренку насмерть загрыз. В больнице Денис лежал, выходили. Только малость свихнулся после того. Странные сны ему стали сниться - будто он с волками по лесу бегает. Народ стал волноваться, так как и без того подозревали, что на него не волк, а вовкулака напал. А есть поверье: если человек после нападения вовкулаки останется живым, то сам становится вовкулакой. Родители его съехали отсюда подальше от греха. Вот и все.
- А после того случая разве не было больше нападений волков? Этот край - сплошные леса, наверное, для волков раздолье.
- Уже не припомню, что было, а чего не было. Дениска-то жил по соседству, через одну хату, на четыре года старше меня был, родственником мне приходился. Поэтому случай этот запомнился. А волки после того нападения исчезли, словно их и не было.
- Так это был один волк или несколько?
2. Россия. Воинская часть. Зима. 1987 год.
- То-товарищ с-старший сержант, рота выстроилась. Вас ждет, - отрапортовал, слегка заикаясь, дневальный Степан.
Привстав с койки, сержант Трофимов отработанным жестом завернул ремень дневальному, указав этим, что ремень надо подтянуть. Степан мгновенно отреагировал, затянув его до невозможности, до осиной талии.
- Иду… А ты слетай вниз, дежурного позови. Только мухой - одна нога здесь, вторая там.
Дневальный бросился бегом исполнять приказ.
- Все, земеля. Иди становись в строй. После отбоя закончишь, - велел Трофимов Антону, вставая с койки и поправляя гимнастерку.
Антон не спеша направился к выходу из казармы.
Вскоре выстроившаяся в колонну рота с песней "Не плачь, девчонка…" стала маршировать по плацу вместе с другими такими же поющими "коробками", тревожа морозный воздух солдатскими песнями.
Дежурный по роте прапорщик Самоедов, которого подчиненные, третий взвод, за глаза называли "Людоедовым" за страсть к муштре, то и дело покрикивал: "Четче шаг! Не слышу! Что вы там возитесь, словно навозные мухи! Гавнюки долбаные!" На этот раз прапор удовлетворился лишь тремя кругами, хотя, бывало, счет переваливал и за десяток.
- Не расходиться, сразу становись на поверку! - скомандовал сержант Трофимов, когда солдаты, довольные непродолжительной прогулкой, поспешили в казарму, на ходу растирая уши, прихваченные усилившимся к вечеру морозом.
Солдаты выстроились в шеренгу вдоль длинного помещения, напротив коек в два яруса.
- Рота, сми-и-рно! Товарищ прапорщик, рота построилась на вечернюю поверку! - доложил сержант Трофимов.
- Начинай, - буркнул прапорщик.
- Первый взвод… - Началась перекличка.
Через десять минут сержант Трофимов доложил, что рота построена в полном составе, за исключением: три человека в наряде на кухне, двое в лазарете.
- Вольно! Отбой! - скомандовал прапорщик, и сержант продублировал команду.
Молодые солдаты сразу быстро разделись и забрались на свои койки, как правило, на втором ярусе. Замешкавшегося ожидало наказание - ночная уборка помещений и туалета. Старослужащие не спеша потянулись кто куда.
- Трофимов! Я тут отлучусь на пару часов. Если что - вот на бумажке записан телефон, позвонишь. Будет кто из начальства спрашивать - скажешь, что только вышел на кухню проверить, как там дела. Тебе понятно?
- Не волнуйтесь - все будет в порядке. - Трофимов усмехнулся. Он знал, куда намеревался пойти прапор - к связистке Любаше из штаба полка, жившей неподалеку от части.
- В порядке… - пробурчал прапорщик. - Не дурак, знаю, что у вас сегодня праздник - сто дней до приказа! Шалить будете?
- Только в пределах устава.
- Знаю я вас… Но чтобы без мордобоя, иначе я сам вами займусь!
- Мы что - нелюди какие?
- Смотрите у меня… - И прапорщик ушел.
Через десять минут после его ухода началась потеха. "Салаги" - те, кто прослужил меньше полугода, должны были проползти под целым рядом коек, на выходе развеселившиеся "деды" "прописывали" от души каждому большой деревянной ложкой по заду столько раз, сколько в голову взбредет. Затем "салаги" должны были забраться на свою тумбочку, сто раз прокукарекать - столько дней оставалось "старикам" до приказа о демобилизации - и дожидаться на ней дальнейших указаний.
- Вставай! - Черепанов по прозвищу Черепок рывком стащил с Антона одеяло. Он был коренастым, с широким скуластым лицом и близко посаженными маленькими глазками. Черепок был очень зол на Антона - тот его поставил в самый конец очереди на оформление дембельских альбомов. - Прописываться будешь.
- Оставь его, Черепок! - сказал Трофимов.
- Если он тебе задницу лижет, то это не значит, что он "неприкасаемый". Он - "салага" и ничем не отличается от других салаг. - И Антону: - Вставай, кому я говорю!
Раздалось несколько голосов в поддержку требований Черепанова. Трофимов ретировался - он побаивался Черепка, зная о его скверном характере и о том, что его разжаловали из сержантов за драку.
Антон, приподнявшись на верхней койке, осмотрелся: на тумбочках уже боязливо застыло с десяток фигур в трусах и майках.
- Я спать хочу! - сказал Антон, и когда Черепок попытался схватить его за ногу, второй ногой нанес ему сильный удар в грудь, так что тот упал, ударившись спиной.
Но в тот же момент Антон вместе с матрасом полетел на пол - он не заметил подошедших с противоположной стороны койки помощников Черепка, те и сбросили его с койки. Антон больно ударился коленом, и тут же на него посыпались удары, которые смягчил накрывший его матрас. Боль в колене привела Антона в ярость, которая вызвала дрожь рвущейся на волю энергии, не принимающей во внимание ни логику, ни трезвый расчет - ведь он был один против многих и поэтому заранее обречен на поражение. Заревев, словно бык, он вскочил на ноги, сбрасывая матрас, попал прямым ударом кому-то в переносицу, слабо хрустнувшую под кулаком, и сразу локтем другому в голову, расквасив в лепешку нос. Сильный удар по затылку снова швырнул его на пол, и он увидел, что на него надвигается туша - это был Черепок. Схватив тяжелую деревянную табуретку, он, как пушинку, броском отправил ее нападавшему в голову. Все это произошло так быстро, что Черепок не успел ни увернуться, ни защититься от страшного удара и как подкошенный рухнул на пол. Антон подхватился, на ходу что было силы ногой саданул по голове лежащего без признаков жизни Черепка, под которым все увеличивалась лужа крови. К Антону бросилось несколько человек, но он их мгновенно разметал, орудуя все той же табуреткой. Ярость клокотала в нем, глуша мысли, жалость, чувство боли, здравый смысл. Он не думал защищаться - он нападал, ревя, как зверь, в крови, в изорванной в клочья майке, с бешено вращающимися белками глаз - зрачков не было видно.
Это были не расчетливо-точные удары, как в восточных единоборствах, не бокс, не борьба - звериная ярость была направлена на уничтожение противника, и в ход шло все: голова, руки, зубы, ноги.
- Черепок не дышит! Его убили! - крикнул кто-то, и это остудило дерущихся, но только не Антона.
Он не разбирал, кто перед ним, а лишь наносил удары, топтал ногами. Досталось и Трофимову, пытавшемуся остановить разбушевавшегося художника. В этот момент появился прапорщик, в одно мгновение сориентировался в обстановке и попытался успокоить Антона не словом, а кулаками, имея солидный опыт в рукопашном бою, но вскоре сам оказался на полу с разбитым лицом.
- Одеяла! Набрасывайте на него одеяла, сковывайте движения! - принялся он руководить боем, и вскоре Антон ворочался под грудой одеял и тел.