Оба сидели, будто оцепеневшие. Гермиона до сих пор держала его за руку, хотя и забыла об этом. Она уставилась на Малфоя, не в состоянии оправиться от шока, охватившего после его рассказа. Ощущения были ужасными: пораженная, она ясно понимала, насколько унизительно для Люциуса было рассказывать ей об этом. Гермиона не сомневалась, что никто не знает о случившемся тогда, никто даже его жена.
Пытаясь сосредоточиться, она пристально посмотрела в его лицо. Люциус казался каким-то отдаленным, почти не замечающим ее В голове мелькнула мысль, что, может быть, он хочет побыть один
«Черт! Почему мне сейчас так больно?» отняв руку, Гермиона начала подниматься с дивана.
Останавливая, Люциус тут же отчаянно схватил ее за запястье. Он повернулся, посмотрел на нее, и проговорил, пристально глядя в глаза (и этот взгляд почти слепил Гермиону):
Не уходи. Пожалуйста...
16. Свершение
Обнявшись, они пролежали на диване несколько часов, и Гермионе снова казалось, что она, будто коконом, обернута его крупными сильными руками. Прислонившись щекой к груди Люциуса, она невольно слышала биение его сердца. Сознание туманилось от всего того, что узнала сегодня. Мысли мелькали в голове с калейдоскопической быстротой: маленький Люциус, играющий с детьми-маглами и роющий с ними траншеи; Абраксас Малфой, бросающий Круциатус в скорченную фигурку собственного сына, а дальше... Откровенный рассказ о первой юношеской близости. Признание, что его отец убил Эви.
Подавляющими чувствами, владеющими сейчас, стали ужас и одновременно печаль. Атмосфера зверства, в которой жил Люциус, во многом объясняла, как и почему он вырос таким каким в итоге и вырос.
«А видеть и знать, что твой отец убийца... это слишком!»
Невольно мысли Гермионы скользнули к его ласкам и нежностям с той девочкой. Даже теперь, спустя много лет, узнав об этом, Гермиона чувствовала острую болезненную ревность. Она не хотела делить его ни с кем: ни сейчас, ни в прошлом. Беспокойство уже кольнуло, когда увидела полный шкаф одежды, хотя и быстро успокоила себя тем, что одежда приготовлена именно для нее, но Но ведь в его жизни была еще и Нарцисса. Которая была хозяйкой Малфой-мэнора много лет.
«Конечно, у него есть прошлое! Мерлин, о чем это я? У него много лет была семья жена и сын! И уж, конечно, его несомненная опытность в любви взялась не просто так. Но почему тогда мне так больно думать о нем, находящимся рядом с другими женщинами?! Нет! Сейчас, здесь, в его объятьях лежу я! И это я нужна ему! Он хочет меня! Господи, и я тоже хочу его Он нужен мне Очень нужен!»
Гермионе стало стыдно за свои ревнивые, собственнические мысли, но отогнать их не получалось. В конце концов, усталость одолела и, вдыхая знакомый и такой желанный аромат, она провалилась в сон, чувствуя по замедленному дыханию, что Люциус тоже уснул.
Проснувшись уже на закате и лишь только открыв глаза, она начала рассматривать его лицо, находящееся сейчас так близко и освещенное мягким вечерним светом солнца. Люциус еще спал и казался таким спокойным и безмятежным в янтарном свете, заливавшем комнату, будто и не было того тяжкого разговора.
«Как же будет здорово, если сон прогонит его мучительное отчаяние, так
откровенно прорвавшееся днем».
Потянувшись, Гермиона поняла, что тело болезненно затекло. Осторожно, чтобы не разбудить Люциуса, она поднялась и, подойдя к окну, выглянула в парк. Брызги фонтанов радужно мерцали в лучах вечернего солнца, а через лужайку гордо шествовал белый павлин. Красота и изысканное великолепие Малфой-мэнора не могли не взять за душу. Закрыв глаза, Гермиона глубоко вздохнула, наслаждаясь ароматами вечернего летнего воздуха.
Вокруг стояла невероятная, до звона в ушах, тишина. И все чувства странно усилились в этой насыщенной запахами и эмоциями атмосфере, которую можно было резать ножом. Страшная болезненная напряженность, вызванная откровениями Люциуса, еще оставалась, но ощущение ужаса прошло, и Гермиона лишь чувствовала, как в душе что-то нервно подрагивает. Реакция на все, о чем она узнала сегодня, окружающая красота и запахи густого вечернего летнего воздуха, довело сейчас почти до полуобморочного состояния. И даже несмотря на это она чувствовала себя как никогда живой.
«Нет! Нет Я и в самом деле сейчас по-настоящему живая!»
Дыхание невольно ускорилось, и где-то глубоко внутри, где-то на самом дне души, снова начала возникать знакомая боль.
Немного поколебавшись, она откинула голову и снова осторожно, но глубоко вдохнула ароматный воздух.
И когда привычное ощущение боли уже готово было охватить, Гермиона поняла, кто приблизился сзади. Этот запах, его запах, уже смешался со сводящим с ума ароматом летних сумерек. Дыхание стало еще быстрее, а внутренности тут же скрутило от желания. Гермиона не шевельнулась, но, казалось, сама ее кожа потянулась к нему, тоскуя о прикосновениях.
Наконец-то ожидание подошло к концу.
Люциус осторожно коснулся ее спины, медленно, чувственно гладя подушечками пальцев. Почувствовав его дыхание на волосах, Гермиона невольно вздрогнула. Положила голову ему на плечо и поняла, что не может сделать ни вдоха.