Ужас, неконтролируемый ужас охватывал Гермиону все сильнее и сильнее. Она потянулась рукой, чтобы коснуться его, но Люциус, казалось, даже не заметил этого.
Хогвартс стал для меня раем. Я наконец-то мог убежать. Но, тем не менее, продолжал верить ему. Он смог убедить меня в моей неполноценности и в том, что только его убеждения и следование им могут сделать из меня человека. Да и как я мог не верить? Когда все вокруг продолжали восхищаться, насколько велик мой отец! И я поглощал его принципы, его убеждения, поглощал их прямо в зияющие раны, которые он сам же и нанес моей несчастной изуродованной душе. Я с головой погрузился в учебу и превзошел в этом всех остальных. Стал самым лучшим студентом своего поколения он повернулся к Гермионе. Тебе знаком этот эпитет, не правда ли? Но и этого для него было недостаточно. «К чему тебе твой ум и твои успехи в учебе, если они не помогают ничего добиться? Ты должен использовать их, чтобы, прежде всего, возвыситься над всеми остальными!» Люциус горько усмехнулся, цитируя отца, и на мгновение затих.
Гермиона не знала, что сказать, но вспомнила их предыдущую беседу.
Помнишь, ты рассказывал, что в детстве дружил с двумя магловскими детьми, здесь. Почему же твой отец не положил этому конец?
Потому, что не знал. Думаю, это меня и спасло. Даже потом, когда я уже усвоил, что должен любой ценой избегать общения с маглами, то все равно возвращался к тем двум детям. Как будто раздваивался, понимаешь? Когда находился рядом с ними, я был другим человеком, и не должен был следовать принципам Абраксаса Малфоя.
Но, в конце концов, ты перестал с ними видеться?
Да.
И с какого возраста?
С четырнадцати лет, в его голосе невозможно было различить ни единой эмоции.
Гермиона прекратила расспрашивать, чувствуя, что это было бы слишком болезненно. Но, помолчав, Люциус продолжил сам.
Мальчик был моим ровесником. А девочка... ее звали Эви... была на год или два старше, чем я. Когда мы были детьми, это было незаметно: мы вместе играли в лесу, строили какие-то магловские детские лагери, рыли ямы и траншеи, лазали по деревьям. Но когда я поступил в Хогвартс, то заметил, как изменилось мое тело, раньше, чем у других мальчиков, и я видел, что Эви тоже изменилась. У нее появилась талия и бедра стали шире. Ее грудь начала подпрыгивать, когда она бегала, а щеки и губы стали вдруг такими яркими.
А потом, она начала относиться ко мне по-другому. Стала поддразнивать. То общалась со мной ласково и нежно, как ангел, а в следующую минуту могла оскорбить или обидеть. Эви будто мучила меня за что-то. И как-то раз неожиданно спрыгнула на меня с дерева, когда я шел по лесу. Потом схватила за плечи и поцеловала, глубоко и сильно Этот поцелуй разбудил во мне чувства, которых я никогда еще не испытывал. Она сразу же убежала, но оставила меня горящим каким-то непонятным огнем. Это продолжалось в течение всех месяцев, пока я был на каникулах. Тогда мне казалось, что я влюблен, хотя сейчас и сомневаюсь в этом.
Он снова замолчал, уставившись в пустоту.
После третьего курса я приехал в поместье. Отец был в отъезде, и я оказался предоставлен самому себе. Но для меня это было привычно. Я просто наслаждался свободой и не мог дождаться, когда увижу ее. Когда мы встретились, мне показалось, что она тоже рада меня видеть. Мы целовались несколько часов подряд и чувствовали тела друг друга так близко, как никогда раньше, хотя и не понимали еще, чего хотим Просто отчаянно нуждались друг в друге. Однажды мы не выдержали, и я привел ее в мэнор, в свою комнату. Мы медленно раздевали друг друга, наслаждаясь каждой минутой, открывая свою плоть и даря ее один другому. Эви поразилась, когда увидела меня обнаженным, сказала, что никогда не встречала ничего более красивого, чем мое тело. Мне же хотелось плакать, когда она гладила его. Такого желания и
нежности я не испытывал до этого никогда. Мы занимались любовью, и это был первый раз для нас обоих, мы кричали и плакали от боли, удовольствия и удивления. А потом просто лежали, обнявшись, и не произносили ни слова... просто были рядом.
Люциус глубоко вздохнул и зажмурился, прежде чем, стиснув зубы, продолжить.
Мы уснули, и я не знаю, сколько проспали... может быть несколько часов... переплетясь голыми телами. Но тут раздался... оглушительный шум. Я проснулся от звука вышибленной двери и увидел, что мой отец стоит в дверном проеме. Его трясло от гнева и ярости. Он узнал Эви, узнал, кто она. И поднял палочку. Эви так отчаянно закричала от боли, что я не смог вынести это. Я просил отца остановиться, умолял его. Но он бросал в нее Круциатус снова и снова, и ее крик казался мне нескончаемым. Потом приказал мне выйти из комнаты. Я отказался, и мучительное заклятье тут же настигло меня самого. Отец прокричал, чтобы я убирался, или он убьет меня своей рукой. Я посмотрел в его глаза и понял, что это правда, потому что никогда прежде не видел в них такого гнева, ярости... разочарования... Никогда
Он перевел дыхание.
И я вышел, а он запер дверь. Я ощущал себя трусом, нет я и был трусом! Отходя от комнаты, услышал: «Авада Кедавра». Ее тело нашли на следующий день в ручье, неподалеку от их деревни. Местная газета написала, что Эви утонула; несчастный случай, трагический несчастный случай...