Но барыня, слушая все такие рассужденья, думала про себя:
Да, хорошо так сказывать вчуже. А поди-ко, рассуди как следует, так в Москву ехать шутки плохие!
Настасья Григорьевна опрашивала всех осенью и решила, что зимний путь куда лучше, и лошадям легче, и скорее доедешь... И это было справедливо. Но пришла и зима, и барыне стало сдаваться, что зимой холода, морозы, ухабы, постой везде душный да грязный... А помилуй Бог метель! Заблудишься и помрёшь без покаяния среди сугробов... Это тоже было справедливо! Уж лучше гораздо летом ехать! Как весенние воды спадут, да просохнет, тут и двинуться к дяде-князю...
Проходило и лето!
Жара, духота, и опять всё-таки хоть и сухо, а как можно ручаться что вдруг выедешь и пойдут дожди да ливни... Экипажи поломаешь, застрянешь где-нибудь, лошадей поморишь... А помилуй Бог, в тёмную ночь, безлунную, да вывернут где-нибудь на косогоре, да вверх тормашкой поставят карету. Ведь убьют просто убьют!.. Зимой дорога гладкая, наезжанная, по маленькому морозцу, по первопутке особливо, ехать гораздо приятнее! Не путь, а удовольствие! И живо до Москвы доскачешь, не то, что по грязи невылазной тащиться, по рытвинам, да промоинам, где, того гляди беда! Летом не в пример возможнее убиться до смерти...
И вот летом барыня, взираючи "на мыслях» на зимний путь, хвалила его, говоря, что летом в деревне приятнее: и овощи, и грибы тут, да и хозяйство тоже посев, сенокос, уборка хлеба и всё такое. Хозяйский глаз нужен!.. Зимой же тоска и дела никакого...
Ну, а зимой опять барыня хвалила летний путь и боялась метелей в поле и погибели среди сугробов без покаяния.
И выходило, что в Москву поехать "шутки плохие".
Так из года в год и прособиралась Настасья Григорьевна, ровно пять лет, вплоть до коронации государыни. Но и это торжество не сдвинуло бы помещицу каширскую с насиженного за 25 лет родного места. Главное, что понудило добрую барыню решиться на путешествие, были иные причины.
Сын её, Борис, единственный из трёх сыновей, оставшийся в живых, был в Питере. Давно не видала она его, и сердце наболелось об нём. Что-то он, бедный, одинокий в Питере? Сирота сиротой. Не с кем слова молвить. Молиться Богу, поди, разучился. Да и есть ли ещё там храмы Божьи. Что он, сердечный, без уходу родительского. Небось высох, замучен службой да начальством.
И матери по
зарез хотелось повидать сынка, которого она не видала ещё ни разу в его военном платье.
А тут нежданно случилось событие чрезвычайное.
Вдруг явился посланец, нарочный от Артамона Алексеевича, который вызывал племянницу в Москву, по особому, тайному и самонужнейшему делу.
Но главное было ещё другое. Когда Настасья Григорьевна, овдовев, собралась в Москву, единственный ребёнок при ней, дочь Агаша была только по 12-му году, худая, длинная девочка, с бледным лицом и вечно разинутым ртом... Пока мать собиралась ехать в Москву дочь, незаметно для неё, да и для себя, стала 17-летней девицей-невестой, на которую уже начинали поглядывать и заглядываться соседи и их сынки-недоросли. Один раз вдруг зашла речь об сватовстве...
Настасью Григорьевну это сватовство будто разбудило.
"И впрямь Агаша ведь невеста!!" подумала она.
Но тотчас же Настасья Григорьевна решила, что для её Агаши племянницы князя Лубянского, жених в Кашире ещё не народился. Таковой есть и отыщется скорёхонько в самой Москве, а то из Питера приедет. Важный, чиновный, с орденом на шее, с вотчиной в целый уезд.
Но для этого, хочешь не хочешь, а в Москву надо ехать!
Может быть Настасья Григорьевна прособиралась-бы ещё пять лет, а Агаша вышла бы замуж за сына одного их соседа, Васю Баклашева, который ей уже давно защемил сердечко и в тайных девичьих грёзах давно являлся суженым-ряженым. Но нагрянул этот гонец от князя и привёз барыне большущее письмо. Настасья Григорьевна три дня читала его вместе с батюшкой-иереем, узнала, что у дяди самонужнейшее дело до неё. Она, яко единственная его родственница, обязана перед Богом и людьми явиться в помощь и, стало быть, должна тотчас лететь в Москву, чуть не на ковре-самолёте. А ещё кстати, сказывает гонец, дорога хорошая. А дни в Белокаменной наступают торжественные, прописывает и дядя-князь: священное коронование новой Государыни Императрицы Екатерины Вторые.
А дочь Агаша так распрыгалась, чуть не до потолка, от радости побывать в Москве что если не выехать девица заболеет с горя.
Ах, ты, Творец Небесный! Ведь ехать?! думала и говорила смущённая барыня.
И после пятилетних сборов, Борщёвы, мать и дочь, выехали и доехали.
XXI
Всё то враки. Была бы этакая беда дядя Артамон Алексеич отписал бы, решила тогда Борщёва. Да и Борис мой не из этаких оглашённых. Он дворянин, да умница.
Князь, ожидавший племянницу, ничего не сказал дочери об её приезде, но однако в доме было всё готово к приёму гостей.
Настасью Григорьевну поместили в одной половине с князем, в комнатах покойной княгини, что случилось в первый раз и было знаком особого почёта и радушия со стороны дяди. Эти горницы никогда никто не занимал с самой кончины княгини. Впрочем и некому было их дать. Агашу княжна сама устроила в своей половине. Утром княжна увидела девушку, приходившуюся ей племянницей, почти в первый раз в жизни а вечером она уже любила эту Агашу как родную сестру.