Калитка была нарядная, резная, но исключительно символическая, не как ворота старостиного дома те только тараном выбивать. Она даже заперта не была и легко поддалась, когда Аурелия потянула её на себя. Хозяева, занятые заготовкой дров, её не сразу заметили, а вот из-за какой-то сараюшки вылетел крупный мохнатый пёс, гавкнул баском разок, но тут же смутился и завертел хвостом с видом: «А я что? Я ничего, работа такая».
Добрый день, сказала Аурелия, входя во двор (ну да, незваной, уж извините). Госпожа Риона здесь живёт?
Кто? опешил бородач. Ринка, что ли? Ну, так это баба моя. А вам, сударыня, она на кой сдалась?
Детишки побросали кто поленья, кто топор и уставились на гостью с чистым, бескорыстным (и отчасти полным детского восхищения) любопытством: ещё бы незнакомка, чужачка, с золотисто-рыжей гривой до плеч, из-за которых выглядывает не зачехлённое лезвие алебарды. Замшевые штаны и куртка детишек вряд ли бы заинтересовали, кабы куртка не была обшита по груди, спине и плечам чешуёй горной виверны вместо кольчужной сетки. Нож на поясе в пограничье тоже дело обычное, мальчишкам его порой на десятилетие дарят, если не раньше, а вот серьги и перстни совершенно ясно указывали, кто их владелица: ни дворяне, ни купцы столько побрякушек разом никогда на себя не навешивали. Впрочем, про дворян местные жители много знать и не могли по причине отсутствия благородных господ. Но уж сообразить, что графиня сидит себе в своих Белых Скалах, а не расхаживает пешком в одиночку по медвежьим углам это даже дети могли.
Ой, сказало самое младшее и потому самое непосредственное дитя. А вы, сударыня, магичка, да? Настоящая?
Его отец издал какой-то сдавленный звук. Кажется, в его чернобородой голове сложились слова «магичка» и «рыжая», и результат ему не понравился. Но сказать он ничего не успел, потому что с высокого крылечка с резвостью, неожиданной для такой кругленькой особы, слетела сама госпожа Риона.
Дара?! выдохнула она, прижимая руки к груди. Это ты? Живая?!
Аурелия чуть замялась, не зная, как лучше ответить, и хозяин опередил её, рявкнув:
Сдурела? Подружку же твою дракон сожрал. Он обернулся к гостье (аккуратно, всем корпусом, чтобы не тревожить лишний раз спину) и виновато пояснил: Вы уж простите, сударыня, но у нас тут такое дело
Дракон, которому каждые пять лет надо кого-то отдавать вместе с оброком, кивнула та.
Ага, с облегчением, что не надо ничего объяснять, кивнул мужик. Вот и родственнице вашей того жребий выпал.
Риона вскинула голову, смешливые лучики-морщинки возле глаз пропали без следа.
Не ври уж, сказала она хмуро. Не было никакого жребия. Та́к её скормили змеюке проклятой, заступиться некому было не нам же с матерью. Вы уж, сударыня, простите, что я так разлетелась. Дара мне как сестра родная была, а вы до того с нею похожи, ну я, дура, и ляпнула, не подумавши. Вы проходите в дом-то, сейчас пироги дойдут как раз. Вы ж, пока от Рыжей Глины добирались, проголодались поди?
Ещё как, не чинясь признала Аурелия. Одну минутку.
Она легко скользнула за спину хозяину и сильно, хотя очень аккуратно ударила его основанием ладони по позвоночнику.
просто родовое имя, переведённое на древний язык: была она Хрисанф, а стала таким же Златоцветом, только уже на другом наречии. Но тогда пришлось бы объяснять, что злой и страшный колдун Хризострат требует каждые пять лет по девушке или хотя бы парню вовсе не на прокорм своему дракону. Что он и есть дракон. Что пленников своих он не съедает, а сбывает оркам (хотя для большинства здешних жителей это звучит чуть ли не страшней), и только для неё, мага, сделал исключение чему местные, надо думать, тоже не сильно обрадуются.
«Нет, подумала она, той Адары больше нет, как ни крути. А новую зовут Аурелия, и она больше двадцати лет не была в здешних краях и не уверена теперь, что стоило сюда возвращаться. Разве только ради того, чтобы убедиться, что у подруги всё в порядке, насколько это вообще возможно».
А кто у вас теперь вместо Холеры? спросила она, лишь бы не молчать.
Динка Мыша, неприязненно ответила хозяйка. И не сдержавшись, добавила: Сучка!
* * *
Велька сходила с братом к купцу и даже вытрясла из того не только бутыль масла, но и кулёк каких-то мелких пахучих зёрнышек: «Отдай тёте, пусть грибы засолить попробует, я у Хомячихи ела вкуснота» Однако о том, чтобы на следующее утро пойти домой, и речи не было. Велька жаловалась: «Ровно проклял кто», Енька никаких проклятий не чувствовал, но у сестры что-то и правда жизнь не ладилась. Зимой свёкор со свекровью попали в метель, заплутали, к дому кое-как выбрались-таки, но простудились оба: свёкор после этого за неделю сгорел, как свечка, а свекровь, хоть и жива осталась, но ноги почти отказали, еле ходит. Самой Вельке скоро было рожать, а на ней было всё хозяйство, да ещё за двумя детьми надо было как-то следить, да ещё свекровь безногую обхаживать. А муж её и вовсе остался единственным кормильцем у двух баб и двоих детей, из которых старшему было три года
Словом, Енька задержался на два-три дня, чтобы помочь зятю хотя бы огород вскопать, забор поправить и так, по мелочи всякого. А ещё ему очень не нравилось что-то то ли в лице, то ли в фигуре, то ли в походке сестры. Предчувствия какие-то дурные так и накатывали. Ему ни разу не доводилось ни осматривать беременных, ни роды принимать (какой бы мужик позволил постороннему сопляку соваться под подол к своей бабе?), но что-то определённо было не так. Енька подумал, что надо будет обязательно послать тётку проведать Вельку, как только он вернётся домой. Может, с сестрой ничего плохого и не случится, но всё же будет спокойнее, если бывалая травница и ведунья сама посмотрит.