Что ж, в таком случае вам не приходится круглыми сутками страдать от придирок отца. А почему он на вас рассержен?
Потому что я должен «знать свое место», как он выражается. Ему не нравится, что я ко всем отношусь одинаково. Он махнул рукой на венский стул перед прилавком. Не угодно ли присесть, миледи?
О нет! У меня подкосились колени, и я невольно упала на сиденье. Я не... нет... такое обращение...
Позвольте, по вашей речи заметно, что вы не та, за кого себя выдаете.
Хоть мне и не был присвоен титул при рождении и меня никто не стал бы представлять ко двору, я все же оставалась дочерью сквайра и входила в число аристократии тех, кто не зарабатывает на жизнь своим трудом. Пускай я замаскировалась под обычную девушку, мое произношение выдало меня с головой. «Надо быть осторожнее», мысленно укорила я себя, часто дыша от потрясения. Не зря я притворялась немой в образе бродящей по ночам сестры: иначе меня непременно раскрыли бы из-за моей благородной речи.
Зато теперь я начинала понимать, почему Сесилия переписывалась с этим молодым человеком. За непримечательной внешностью скрывались цепкий ум и другие интересные качества, которые мне сложно описать словами.
Александр поставил локти на прилавок и посмотрел на меня через дымчатые стекла очков, отчего мне стало слегка не по себе. Я не могла разглядеть глаза юноши и прочесть выражение его лица. Я не выдержала его изучающего взгляда и отвернулась. Он ухмыльнулся, как будто о чем-то догадался или что-то вспомнил:
Полагаю, мы с вами уже виделись. Можно спросить, как вас зовут?
Само собой, спросить можно, сухо ответила я.
Наступила пауза. Александр понял, что отвечать я не собираюсь, и сменил тему.
Лично я предпочитаю обувь со шнуровкой, а не с пуговицами, заявил он и взял с прилавка сапожок песочного цвета. Не надо мучиться, застегивая пуговицы, и кожа плотнее прилегает к ноге, повторяя ее форму. В чем не было необходимости, поскольку девушкам полагалось по мере возможностей скрывать свою обувь, и она только время от времени выглядывала из-под подола юбки, и Александр не мог об этом не знать, так что мне было странно слушать его рассуждения по этому поводу. Он тем временем потянул за кружевные ленты, чтобы показать, как ими пользоваться, и зашнуровал сапожок, прямо как горничная шнурует корсет госпожи, придав ему форму осиной талии в. том месте, где он должен был закрывать лодыжку.
Действительно, отвлеченно проговорила я, глядя больше не на обувь, а на его круглое невыразительное лицо в темных очках. Положим, я леди; а вы в таком случае назвали бы себя джентльменом?
Хороший вопрос. У нас в стране, как это ни безумно, людей оценивают по их титулам. Он продолжил шнуровать сапожок. Почему бездельник-аристократ заслуживает звания джентльмена, а трудолюбивый, здравомыслящий представитель рабочего класса нет?
Я отметила, что этот возмутительный вопрос Александр задал с необычным для него жаром. Опасаясь, куда нас может завести этот разговор, я уточнила:
То есть вы придерживаетесь демократии?
Если да, моему изумлению не будет предела, при том что меня саму вырастила суфражистка.
Я презираю все эти ярлыки, хмыкнул Александр, и так туго затянул ленты на сапожке, словно пытался его задушить. Я ко всем отношусь одинаково и готов найти друга в ком угодно, чуть ли не со злорадством добавил он. Если кому-то нужна помощь я помогаю: неважно, служанка это или...
Он осекся, и я поняла, что самое время задать вопрос:
Достопочтенной Сесилии потребовалась помощь?
Александр смягчился и заговорил уже спокойнее:
У нее сдулась шина на велосипеде. А я, хоть и спешил по делам, остановился и помог ее залатать. Тогда
мы и разговорились.
Александр! прогремел голос хозяина совсем неподалеку.
Молодой человек приподнял изящный желтовато-коричневый сапожок и вежливо произнес:
Чтобы сделать заказ, мисс, отправьте нам по почте лист с обводкой вашей правой стопы...
Мистер Эбенезер Финч подплыл к нам грозной тучей:
Александр, я же сказал... О. Он резко замолчал. Вот в чем дело. Ты обслуживаешь покупательницу.
«Как странно, подумала я, что отец у него вспыльчивый, а сам Александр спокойный и терпеливый. И не просто спокойный, а даже словно безжизненный».
Мистер Эбенезер Финч удалился, и Александр продолжил как ни в чем не бывало:
Достопочтенная Сесилия очень серьезная девушка. Она читала «Капитал», и мы с ней обсуждали эксплуатацию рабочей силы.
«Капитал»? Я слышала об этой книге о ней не говорили, а перешептывались; она всех потрясла и считалась дурной и отвратительной. Но поскольку никто не смел обсуждать ее в открытую и все обходились намеками о ее дурной репутации, я понятия не имела, о чем там написано.
Но мистера Александра Финча это не волновало, и он продолжил:
Достопочтенная Сесилия считала, что нам очень повезло встретиться. Она хотела, чтобы я показал ей пролетариат.
Пролетариат? Это что, какое-то правительственное здание?
Не домашних слуг, конторских служащих и ремесленников, а самые низы, измученные работой на фабриках, добавил Александр. Разумеется, я согласился. Мы начали переписываться, и потом...