Китти Браун перевела дыхание, немного помолчала, после чего продолжила:
Когда я рассказала о своих подозрениях бабушке, она разозлилась и отмахнулась: «Не лезь не в свое дело, сказала она. Ну хочется людям болеть, пусть себе болеют!» Понимаете, она очень строгая дама, и я не решилась спорить. Но вчера мисс Браун запнулась, она тоже заболела. Все началось с мигрени и насморка. А потом я застала ее, когда она чихала в своем кресле. И это было вовсе не обычное чихание. Это было ужасное, хриплое и судорожное, чихание, оно длилось около пяти минут. Я хотела помочь бабушке, но она лишь отмахнулась, веля мне идти в свою комнату. Сегодня все стало хуже: она обмоталась с ног до головы длинным шарфом, который прежде ненавидела. Ее лицо оно стало зеленым, на нем выступили жуткие вены. А ее глаза мисс Браун, не в силах сдержать эмоции, поднесла ладонь к губам. Я хотела пойти в аптеку и купить что-нибудь, но бабушка ничего не желала слушать. Я очень переживаю за нее, господин доктор. Я рассказала обо всем Полли, и она посоветовала мне немедленно обратиться к вам.
Мисс Браун замолчала. Зазвенел варитель, сообщая о готовности кофе, и Полли вручила исходящую паром чашку подруге. Та приняла ее дрожащими руками и с мольбой поглядела на доктора Доу.
Вы поможете? спросила она.
Конечно, поможет, утешила подругу Полли, и на этот раз доктор даже не ощутил привычного раздражения из-за ее бесцеремонности.
Хорошо, что вы пришли ко мне, мисс Браун, сказал он задумчиво. Меня беспокоит то, о чем вы рассказали. Налицо заразное шествие, и игнорировать его было бы беспечно и необдуманно. Кашель, насморк и даже повторяющееся чихание все это и вправду симптомы инфлюэнцы. Быть может, имеет место инфлюэнца Стерлинга или Хрип-ин-берд они отличаются быстрым распространением, но некоторые симптомы вашей бабушки не подходят ни для одной из этих болезней. Зеленое лицо, говорите? Насколько зеленое?
Мисс Браун задумалась и, достав что-то из кармана платья, протянула это доктору.
«Брудс и Горм», прочитал он, разглядывая тонкую, с палец, палочку в бледно-зеленой обертке. «Химрастопка для каминов».
Я использую ее для своих паровых роликов, пояснила Китти Браун. Кожа у бабушки, как этикетка. Чуть зеленее даже
Занятно проговорил доктор, рассуждая вслух. Позеленение кожи. И еще ярко выраженная венозность. Это точно не инфлюэнца
Стерлинга и уж точно не Хрип-ин-берд. Может быть, ангина Морлонда? Но она исключает насморк. А что вы можете сказать о кашле? Он какой?
Я я не знаю сухой, надтреснутый. Китти вдруг вскинула голову. А, и еще я совсем забыла, у нее то и дело текут слезы. Она быстро вытирает их платком, но я видела сам платок. Он тоже зеленый как будто в чернилах
Зеленые слезы?
Доктор подобрался. Его брови выстроились в линию, а лицо ожесточилось, словно ему только что сообщили о том, что его заклятый враг в городе.
Вы вы знаете, что это такое? спросила мисс Браун.
Доктор Доу медленно покачал головой.
Нет, сказал он. Но я выясню. Непременно выясню.
Натаниэль Доу откинулся в кресле, достал из кармана сюртука портсигар. Чиркнула спичка, и доктора затянуло облаком вишневого дыма от папиретки.
Он больше не напоминал утомленного, раздраженного человека, которого все кругом дергают по пустякам. Глаза доктора Доу блестели. Его взгляд стал по-настоящему жутким. В нем читалась непонятная злость и, что не могло не показаться странным, предвкушение.
Я найду ее, негромко проговорил он. Эта тварь не уйдет от меня
Китти Браун поглядела на Полли. И увидела страх в ее глазах.
***
К обеду туман не рассеялся напротив, сгустился еще сильнее, и Тремпл-Толл, который также называют Саквояжным районом, стал походить на жертву удушения подушкой: она пытается шуметь и дергаться, но постепенно ее суматошные движения замедляются, хрипы становятся все глуше и глуше, пока не затихают совсем.
Поначалу город полнился шумом и возмущением из-за отмененных дирижабельных рейсов и тех цен, что стали задирать кэбмены, но вскоре вся привокзальная часть Габена будто бы впала в кому.
На восточной окраине района, в непосредственной близости от канала Брилли-Моу, было особенно удручающе. Экипажей не наблюдалось, прохожие исчезли, и чем было ближе к каналу, чем тише становился гул от Поваренной и Пыльной площадей тем меньше жизни ощущалось в тесно стоящих скособоченных домах, чернеющих подворотнях и подслеповатых окнах.
На одной из пустынных улочек взвыла собака. Протяжно и заунывно, словно жалуясь на свою собачью жизнь. А может, это была вовсе и не собака
Пробежал человек с фонарем в руке. Вылетел из мглы и вскоре снова скрылся.
В мусорных бачках у особо невзрачного дома зашуршали крысы, доедая что-то или кого-то.
А потом улица снова погрузилась в тишину. Пока в какой-то момент во мгле не раздался звук медленно вращающегося пропеллера.
Из тумана вышли двое: джентльмен в черном пальто и цилиндре и мальчик лет двенадцати в узком сюртучке. В одной руке джентльмен нес черный кожаный саквояж, в другой сжимал ручку антитуманного зонтика: это его лопасти издавали приглушенное «шурх шурх шурх», в то время как распрыскиваемая в воздух и рассеиваемая пропеллером микстура «Дефогг» испаряла мглу на пару футов вокруг. Со стороны могло показаться, что джентльмен и мальчик прокапывают кротовью нору в тумане. Впрочем, тот быстро затягивал прорехи.