Пошли в туалет, сказал я, и повёл его за собой.
В санузле штаба эскадрильи Костя умывался, ныряя под кран с холодной водой. Так можно и совсем сорваться, если не успокоить эмоции.
Полегчало? спросил я, протягивая ему китель от повседневной формы.
Нет. Сердце быстро бьётся. Щас вырвется наружу. Чего я там, много наговорил?
Достаточно, чтобы получить леща командирского.
Вытереться было нечем, но Костю, как мне кажется, это не заботило сейчас. Одевшись, он подошёл к окну, смотря куда-то вдаль.
Ты же видел, Серый. Самолёт горел, место падения в огне. Они могли прыгать сразу, сказал Костя. Но как покинуть кабину, если под тобой дома?
Нельзя. Будет много жертв и разрушений. Экипаж увёл машину в сторону, как и положено. Чего ты так нервничаешь?
Меня бесит, что нам не могут ничего сказать. Будто мы маленькие. У нас у каждого больше ста часов налёта. Мы не дети.
Вот и не нужно себя вести, как ребёнок, Костян. Будь сдержан. Или тебя что-то другое гложет?
Просто так нервничать из-за недосказанности нельзя. Может, что-то надломилось у Бардина?
Ты всё верно сказал, Серега, произнёс Костя, поворачиваясь ко мне. За себя я не уверен. Смогу ли я так, до последнего бороться?
Почему нет? Это наш с тобой долг. Даже не думай
Но я думаю. Постоянно думаю теперь. Спать не могу. Как услышу, что Артём говорит во сне, так трясёт всего.
Вот чем ему помочь? У него сначала неуверенность с боязнью отца подвести была, теперь вот это. И не бросишь в таком состоянии. Товарищ, как-никак.
Дверь в умывальник открылась, и на пороге появился Макс с довольным лицом.
Новиков сказал вас позвать. Сегодня вечером к Николаевичу пойдём.
Глава 2
В отделение к Николаевичу просто так было не попасть. Хирургия «славилась» своими строгими порядками и медсёстрами, с противным характером и голосом.
Тишина в коридоре отделения стояла гробовая. Любой, кто был не в палате, сразу становился объектом пристального внимания со стороны постовой медсестры.
Петрин, у вас постельный! Чего мы ходим? кричала на хромающего пациента со своего рабочего места бочкообразного вида медсестра.
Я ж только за уткой для соседа
Сама принесу. Быстро в кровать, махнула она на него, и повернулась в нашу сторону. Чего в дверях столпились? Читали про часы посещения?
Мы мы к майору Нестерову, уважаемая промямлил Костя.
Вы чего удумали? Часы посещения с трёх до пяти.
Так сейчас без десяти пять. Мы успеваем, сказал Артём, вжимаясь в стену.
Грозная тётя давила на него своим бычьим взглядом и мощным весом.
Я сказала, вперёд из отделения. Сейчас в училище позвоню А это кто у нас такой? резко переменилась в настроении медсестра.
Из-за наших спин выступил Роман Валентинович с большим веником непонятных цветов. Одевшись в строгий костюм, который явно принадлежал кому-то из более старших Новиковых, командир звена с широкой улыбкой протиснулся перед нами к засветившейся от счастья привратнице хирургии.
Ромочка, какими судьбами? Ещё и с цветами! воскликнула она, совершенно забыв о своих обязанностях.
Галинэ ты моя, Галинэ! Потому что я с севера, что ли. Я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне. Галинэ ты моя, Галинэ, перефразировал Новиков знаменитое стихотворение Есенина. Давно не видел тебя, Галочка, сказал он, целуя руку медсестре.
Конечно. Ты всё со своими курсантами, да самолётами. А у меня вон сколько работы.
Да, сидеть полдня и следить за утками, разрабатывая при этом голосовые связки чтоб я так работал! Хотя, конечно, утрирую я деятельность медсестёр. Много они работы выполняют.
Галиночка, мой ты человечек прекрасный, пойдём чайку попьём, сказал Валентинович, поднимая вверх авоську с коробкой торта «Ленинградский». Давно не сидели мы с тобой.
Ромашка, ты ж не просто так пришёл. Сейчас, вообще-то, ещё не вечер, чтобы оой! взвизгнула медсестра, когда Валентинович развернул её в сторону ординаторской и резко ущипнул за попу. А ручки всё такие же шаловливые у тебя. Куда свою гвардию подеваешь?
Они к Петьке. Вещи отдадут и назад. Милочка моя, ну надо продолжил уговаривать её Новиков, но Галина не склонялась перед очарованием бравого советского офицера и перспективой с ним скушать тортик.
Ромка, нельзя к нему, отстранила она Новикова от себя, но Валентинович не сдавался. Был он заинтересован в продолжение вечера в ординаторской не меньше, чем мы в посещении Нестерова.
Про волнистую рожь при луне. По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, не буди только память во мне про волнистую рожь при луне, продолжил командир звена показывать свои познания в отечественной литературе.
Сколько я уже раз тебе говорила? Ирина попросила не пускать. Она не отходит от него. И здесь посетители, Ромка, сказала Галина, убирая руки Валентиновича от своей объёмной груди.
Галинэ, ты моя, Галинэ! На тебя она страшно похожа, может, думает обо мне запел снова Новиков, но тщетно.
Нет, я сказала.
На этом стихотворный запас Валентиновича, как я думал, должен был закончиться, но не тут-то было.
Есть в имени Галина азовские наши приливы, и шорох золотистого песка, вкус волны соленой, жарким солнцем опаленный. И её нежный взгляд, как неистовый и багряный закат
Ой, ну пошли, лётчик-стихоплётчик! отмахнулась Галина. А вы недолго, и чтобы тихо там у меня. Третья палата у Нестерова.
Новиков и Галина исчезли за дверью ординаторской, пока мы переобувались в принесённые нами тапки. Настолько готовились к посещению, что и сменку с собой взяли.
Тихо постучались в дверь третьей палаты и приоткрыли дверь. Все четыре наших головы просунулись внутрь, чтобы посмотреть обстановку. В палате тихо звучала музыка.
Чего крадётесь? Не сплю я, не сплю, прозвучал шёпот нашего инструктора.
Он лежал на одной из двух кроватей, пытаясь перелистнуть страницу книги загипсованной рукой. На соседней койке, укрывшись простынёй, спала Ирина.
Не разбудите. Она после ночной смены сегодня. Вроде старшая медсестра, а службу тащит наравне со всеми.
Как ваше здоровье, Николаич? спросил я, первым входя в палату.
Первое впечатление от внешнего вида у Нестерова было сломано практически всё. Обе ноги в гипсе, подвешены на растяжках. Левая рука, из которой торчат различные железки, лежит на специальной подставке. Правая в гипсе, но у него получается ею двигать. Шея в компрессах для восстановления после ожогов, и множество царапин на лице.
Не дождёшься, Родин. Спасибо, что пришли. Думал, что не пустят вас. Слышал, что Ирина никого не пускает ко мне, сказал Нестеров, откладывая в сторону книгу Достоевского. Скоро экзаменационные полёты, а вы по больницам ходите. Думал, что вы на спортгородке пропадаете.
Сегодня можно и отдохнуть, товарищ майор. Мы ненадолго, сказал Костя.
Да я наоборот рад, что смогли прийти. Кстати, кто теперь с вами полетит?
Новиков. А на сам экзамен пока ещё не определили, кто именно проверяющим будет, ответил Макс, присаживаясь на стул около раковины.
Ну, главное не мандражируйте, сказал Николаевич, почесав свою левую руку. Чешется ужасно, а железяки не дают подлезть.
Врачи что говорят? спросил Костя, который всё ещё стоял около двери.
Бардин, а ты чего там стоишь? Иди, поздороваемся, сказал Нестеров, вытягивая правую руку, чтобы поздороваться.
Я стоял ближе всех и собирался присесть рядом с кроватью Николаевича. Он смотрел на меня с ухмылкой, будто обрадовался, что прочитал мои мысли.
На твоём лице, Сергей, так и читается: ну я же говорил, сказал Нестеров, отводя взгляд в сторону.
Ему получилось угадать, что крутилось у меня в голове. Неужели я так отчётливо показывал это своим выражением лица?
Это лишь приметы, Николаич.
В авиации слишком много суеверий, Серый. Все не получится соблюдать, сказал Костя, медленно подходя к Николаевичу, и аккуратно пожимая ему руку.