Санкт-Петербург
Фельдмаршал Ласси, к ноябрю возвратившись с армией в Российские пределы, намеревался сразу держать путь в Москву. Ему очень хотелось выказать преданность Елизавете Петровне, вручив ей в дар завоёванную им Финляндию. Но, достигнув Выборга, он получил известие о том, что императрица со двором возвращается в северную столицу. И фельдмаршал остался в Петербурге, ожидать прибытия государыни.
Впрочем, его надежды не оправдались. Вместо ожидаемой награды Ласси получил… выволочку!
Елизавете не понравилось, что фельдмаршал ослушался её приказа и, вместо того, чтоб прекратить военные действия на реке Кюмень (как она велела), он самовольно продолжил преследование шведов до Гельсингфорса! На фоне гневных тирад из уст императрицы, что пришлось выслушать Ласси, теперь выходило, что завоевание им Финляндии вовсе не геройство, а жалкая попытка оправдаться в неповиновении.
Бравые генералы – Левендаль и Кейт – тоже не получили заслуженной царской милости. Оба рассчитывали на голубую ленту ордена Александра Невского. Но не получили не только ленту, но и лишились половины годового жалования.
И, если фельдмаршал, скрепя сердце смирился с этой несправедливостью, то генералы не захотели терпеть далее оскорбления от императрицы и гонения в солдатской среде, и подали прошение об отставке с просьбой покинуть Россию.
Елизавета понимала, что и Кейт и Левендаль – два её лучших генерала. К тому же Кейт сейчас в столице Финляндии, городе Або, выполняет обязанности управляющего. И его отставка поставит под угрозу дальнейшее сохранения русскими только что завоёванных у Швеции финских территорий.
Но и оставить их в армии, в то время, как лейб-гвардия скандирует на улицах – смерть иноземцам! – она тоже не рискнула. Поэтому она подписала отставку только одному из них – Левендалю, и простилась с ним.
А Кейту, напротив, написала любезное письмо, послала ему голубую ленту, увеличила его содержание и уговорила остаться.
Проявленная милость императрицы к генералу Кейту породило новую волну негодования в лейб-кампании. Гвардейцы продолжали мутить сознание солдат; распивая по кабакам, они теперь обсуждали императрицу, позволяя себе самые непотребные выражения:
– Новая царица-то обещала нам золотые горы, а сама слова не держит!!
– Баба – она баба и есть!
– Где ей генералами командовать? Лишь бы к мужику под одеяло забиться!
– У неё, сказывают, полюбовников-то было! Тьма!! И простые солдаты, и даже из прислуги. И доктор её, Лесток, тоже, там был.
– И детей она от них рожала. И всех по крестьянским семьям пристраивала, чтоб императрица Анна Иоанновна не узнала.
– Да, что там раньше? Говорят, к ней и сейчас в опочивальню караульные шастают!!
Разговоры эти просочились к Лестоку и в Тайную канцелярию. Лесток с Шуваловым распорядились болтунов сыскать, и бить кнутом!!
Кнут, как известно, заставил всех прикусить языки. Но гвардейцы глубоко оскорбились! В их среде теперь стали рождаться новые недовольные разговоры:
– Совсем нам житья не стало! Ни слова про царицу, не скажи!!
– Ишь, лютует, зараза! Забыла нешто, кто её на престол на руках вознёс?!
– А что, как, братцы, собрать нам партию, человек в триста, пойти во дворец, да и свергнуть Елизаветку?
– А вместо неё кого же? Племянника её Голштинского что ли?
– Ещё чего! Немчура?! Ни за что!!
– Императора Иоанна надо вернуть!
– Так у него отец-то тоже немец!
– Зато дед – настоящий русский царь Иоанн Алексеевич! Говорят, тишайший и праведный был царь.
– Да, да! Из роду Милославских. Не то, что эти выскочки – Нарышкины!
Разумеется, с зачинщиками подобных разговоров Тайная канцелярия обходилась ещё строже! Их арестовывали, пытали, били кнутом, рвали языки и ссылали в Сибирь. Кого-то понижали в чине и отсылали в отдалённые от столицы военные части. Но, чем больше строгости проявляла новая власть к недовольным ею, тем отчаяннее роптали солдаты!!
императорский дворец
Елизавета, узнав о том, какие настроения витают в солдатской среде, лишилась покоя. По ночам к ней стали возвращаться страшные сны. В разгар очередного такого ночного кошмара Елизавета соскочила с постели в холодном поту, задыхаясь от ужаса. И растолкала Алексея Разумовского, безмятежно храпящего рядом.
– Мне приснилось, будто в спальню ввалились гвардейцы, чтоб арестовать меня!!
– Господь с тобой, – широко зевнул тот, протирая сонные глаза.
– Но ведь они могут, правда? – настойчиво переспросила Елизавета.
– Что ты такое говоришь, Лиза?! – поморщился Алексей, – Они же сами возвели тебя на престол!
– Вот именно! Только сперва они возвели на него Аньку! А потом за несколько звонких монет предали её…, – запальчиво заговорила она, тараща испуганные глаза.
– И, что?
– А, значит, и меня предадут!!
– Успокойся… – он сладко зевнул и прижал её к себе.
Но Елизавета вырвалась из его объятий:
– Я не могу здесь спать!! Мне страшно! Пойдём в другие покои.
– Зачем?
– Зачем?! – взвинтилась она, – У меня генералы из армии бегут! Шведы мне новым переворотом грозят! Гвардейцы бунтуют!! Может, они уже сейчас идут по тёмным улицам к моему дворцу, чтоб арестовать меня!!
– Как пожелаешь, – вздохнул Алексей, нехотя откидывая край одеяла, и, ища ногами меховые чуни, – Идём.
Они, закутавшись в одеяла, перешли в другие спальные покои, предназначавшиеся для гостей. Разумовский моментально нырнул в постель и захрапел. А Елизавета продолжала лежать, с тревогой глядя в потолок.
– Алексей! Алексей! – начала она снова толкать его в бок.
– М-м?!
– Скажи, как ты думаешь, они, и вправду, могут захотеть вернуть на престол Анькиного отпрыска?!
– М-м…
– Господи! Он же сейчас в Риге!! Прямо у шведов на ладони! И, стоит им только захотеть…
Она схватила колокольчик, и оглушительно затрезвонила им, вызывая секретаря.
– Что такое?! – переполошился Разумовский, подскакивая.
– Я должна продиктовать приказ!
– Какой ещё приказ? Лизонька!! Ночь на дворе!
– Спрятать эту чёртову семейку от греха! В более надёжное место!!
– Что, прямо сейчас, посреди ночи?
– Да! Сейчас!! – огрызнулась она.
– Довольно! С меня хватит, – Разумовский забрал подушку и соскользнул с постели, – Я иду спать один.
– Ну, и уходи!! Бесчувственный чурбан! – в слезах выкрикнула ему в спину Елизавета, – И как ты можешь спать, зная, что моя жизнь под угрозой?!!
Рига
13 декабря 1742 года, в Ригу примчался гонец из Петербурга с письмом от Елизаветы:
– «Приказываю: всё семейство с прислугой незамедлительно перевезти в военную крепость Дюнамюнде. Переезд произвести ночью тайно, чтоб ни одна живая душа в Риге о том не ведала», – прочёл Василий Фёдорович Салтыков и озадаченно провёл ладошкой по лысине.
– Незамедлительно! – фыркнул он сам себе, – Где уж тут незамедлительно-то! Это ж надо сперва, кареты дорожные на ход поставить…
Он выглянул в окно; там с утра нещадно валил мокрый снег. Поморщился и, придвинув ближе свечу, продолжил чтение:
– «Отныне повелеваю записывать всё, о чём говорят Анна с супругом и их дети, каждое слово! И в подробном отчёте присылать мне те записи каждые два дня!!» – прочёл он дальше и возмутился, – Вот не было печали-то! Теперь одних чернил с бумагой не напасёшься!
Уныло вздохнул, натянул сползающий с плеча кафтан и дочитал:
– «А так же повелеваю следить за караульными солдатами; не выказывает ли кто из них сочувствия арестантам? А тех, кто замечен будет во внимании или жалости к оным – немедля из крепости высылать в Петербург, в Тайную канцелярию!»
Последняя фраза окончательно расстроила его. Салтыков встал, вынул из буфета бутылку вина и приложился к ней прямо из горлышка. Вытер рукою губы и, глядя на своё отражение в тёмном оконном стекле, оттопырив губу, пробурчал:
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
Спустя двое суток, глубокой ночью, повинуясь приказу императрицы, граф Салтыков погрузил в закрытые кареты арестантов, и повёз в крепость Дюнамюнде.