Мужик… это же мужик! Вот где они у нас, бабьё легкомысленное. Всех и достоинств у этих тварей – сладкий передок. Ладно, прощаю на первый раз. Сейчас учить тебя буду. Только не кипешуй, делай, как я… и будет тебе счастье. Такого шороху наведём, гульнём по настоящему, по пацански. Чертям тошно будет. Нужна она тебе, Алёна твоя? Пусть других дураков поищет. Недельку погудим, потопчем непуганых курочек… и в тайгу, деньгу настоящую ковырять. Я из тебя мужика-то сделаю, так и знай.
Квартира, в которую они завалились без стука, просто открыв дверь ногой, являла вид убогий, нежилой. По всему коридору в три ряда стояли пустые бутылки разного калибра, Грязные полы, обшарпанные стены, спёртый, застоявшийся кислый воздух, пропитанный запахом перегара и гнили, дополняли колоритный пейзаж настоящей звериной норы.
Витьку это вопиющее убожество нисколько не удивило. Вихляющей походкой он торжественно просочился на кухню, где среди окурков и грязной посуды восседали две колоритные особы, предположительно женского рода. Во всяком случае, именно на это указывало их убогое одеяние и фантастически безобразные причёски с обилием бантиков из грязных бинтов и разнокалиберных бигуди.
Дамы имели синюшные лица, старательно улыбались беззубыми ртами, дымя огрызками беломорин.
– Неужто принцессы нас не ждали! Живёхонько убрали со стола. Сегодня Витя Пронин гуляет всех. Зоечка, покажи-ка нам с Лёнечкой свою выдающуюся грудь.
Чучело женщины живо соскочило с табуретки, распахнуло халат, под которым не было нижнего белья, с достоинством леди обнажив безобразный живот и висящие почти до колен морщинистые мешки синюшного цвета, протягивая Витьке на грязной ладони один из них.
– Не мне, дурища. Сегодня у нас в гостях лепший мой друг, Лёнечка Снегирёв. Попробуйте только ему не понравиться. Довольствия лишу. Лёха, как другу дарю…. эта, – небрежно указал на убогую стриптизёршу, – сегодня твоя. Мне Катька подмахивать будет. Чего сидите, лярвы, живо обновили стол. Не пристало настоящим мужикам на объедках пировать.
Лёнька пришёл в ужас, сжался, потерял дар речи. Протянутый ему моментально гранёный стакан, наполовину заполненный водкой, влил в себя, не заметив как.
Через десять минут мир неожиданным образом преобразился, перестав казаться неприемлемым.
Волшебные свойства крепкого алкоголя преобразили среду обитания, превратив нору в дворец, а облезлую старуху ведьму практически в принцессу.
Водка игриво булькала, стаканы весело звенели. Уходить совсем не хотелось.
Что было потом, Лёнька не помнил.
Среди ночи с больной головой он попытался встать. Ноги не держали, предметы расплывались. Рядом с ним лежала страшная, воняющая мочой и перегаром обнажённая нимфа, вид которой немедленно возбудил желание блевануть, что и случилось не медля.
Он даже не успел отвернуться.
Лёнька почему-то тоже был голый, никак не мог отыскать одежду. Спотыкаясь и падая, мужчина бродил по квартире, разыскивая предметы своего гардероба, оказавшиеся разбросанными по всему дому.
Сколько времени ушло на поиски и многократные попытки одеться, понять в таком состоянии было невозможно. Насилу одевшись, Лёнька напился мутной воды из-под крана, отыскал выход и сквозанул прочь.
Видимо сегодня был не его день. Пройти мужчина успел метров сто, не больше, как возле него остановился милицейский патруль. Под белы рученьки Лёньку подсадили в заднюю часть дежурного автомобиля с решётчатым окном и доставили как белого человека в вытрезвитель.
Процедура беспощадно циничного раздевания и унизительно холодная водная процедура оказалась ужаснейшим испытанием. Далее его голышом уложили на кровать без подушки. Когда он попытался сопротивляться, надавали мокрым полотенцем по почкам и зафиксировали за руки и за ноги на спинках кровати, до посинения стянув руки.
Заснуть не получилось.
Лёнька временами проваливался в бессознательное состояние, потом вновь приходил в себя, испытывал жуткие мучения от боли в руках, тошноты, неприятных ощущений в желудке. Зачем он пошёл с Витькой! Ах, да, чтобы тот взял его добывать длинные рубли.
Эта идея уже не казалась такой заманчивой.
Боль в руках стала нестерпимой. Лёнька закричал. Пришёл мужик в милицейской форме, врезал пудовым кулачищем по печени. Потом отеческим тоном спросил, зачем алконавт, которого приютили на ночлег хорошие люди, беспокоит среди ночи приличных людей.
Он пожаловался, что смертельно затекли руки. Тот проверил, увидел, что почти до локтя они почернели. Сжалился, ослабил, но пригрозил, – если что не так – не обессудь: накажу.
Утром потрепанному Лёньке выдали одежду в ужасном состоянии, составили протокол, выписали штраф.
Чем его оплачивать-то!
События складывались совсем скверно. Однако он пошёл домой, позвонил в дверь.
Алёна почему-то оказалась дома. Выглянула, окинула недовольным взглядом, брезгливо принюхалась.
Реакция жены не предвещала ничего хорошего.
Дверь перед его носом захлопнулась. Через несколько минут супруга вынесла чемодан, выставила за дверь.
– Всё, Снегирёв, теперь ты свободен как птица в полёте. Полный семейный расчет… и девичья фамилия. На развод подам сама.
– А я, куда мне теперь?
– Раньше нужно было соображать. Это же додуматься нужно, к Зойке Аникиной за утешением пошёл. Да на ней клейма ставить негде. Я бы на твоём месте сходила к врачу, проверилась. Тьфу на тебя, паскудник! Беспутный ты человек, Леонид. Я уже готова была простить, остыла… а ты такое учудил. Ладно бы только денег домой не приносил, так ещё заразой решил поделиться. Уйди с глаз моих долой. Видеть не могу. За что мне такое наказание!
Алёна захлопнула дверь.
Лёнька впал в полную прострацию: семьи нет, работу, почитай, потерял, спал с грязной беспутной ведьмой.
Дверь снова растворилась. Жена протянула ему документы, сотовый телефон, которым он почти не пользовался – дорого, и горсть мелочи, – похмелишься.
Отправляться было определённо некуда. По лестнице начали ходить соседи. Пришлось забирать чемодан и выметаться, чтобы не мозолить людям глаза.
Единственным возможным прибежищем мог стать выселенный пятиэтажный дом, неожиданно, после двадцати лет проживания в нём людей, развалившийся сразу по двум крайним подъездам. В нём часто видели бомжей и наркоманов, но другого варианта не было.
Самое удивительное оказалось то, что в доме не отключили электричество и воду.
Лёнька сходу нашёл чистую, без следов недавнего обитания, квартиру. Больше того, в замке входной двери торчал ключ.
Пройдя по подъездам и этажам, Лёнька обнаружил годную к употреблению мебель, в приемлемом состоянии матрац, посуду и многое другое.
Заселение и связанные с ним хлопоты отвлекли на время. Жизнь уже не казалась настолько законченной и беспощадной.
Есть совсем не хотелось. Более насущные потребности заглушали дискомфорт от голода.
О работе не хотелось думать совсем. Зачем! Для чего нужно работать, если нет будущего. Чувство обречённости и одиночества надвигалось постепенно, заполняя всё пространство сознания без остатка.
Лёнька свернулся в позу эмбриона на добротном ватном матрасе, укрывшись пахнущим затхлой сыростью одеялом.
Беспомощность, безмолвие, безысходность. Теперь это его образ мысли, его повседневная жизнь.
Вспомнилась история из какого-то романа, где мужчина потерял всю семью в автокатастрофе. Он просто лёг и решил умереть. У него получилось. Наверно тот человек был сильнее.
Лёнька умирать не готов.
Он невольно начал представлять, как приходит к своей Алёнушке, кладёт повинную голову на плаху, предлагает сделать выбор, согласиться жить как прежде, или умереть, на её усмотрение.