– Какого еще Лаевского?
– Для рифмы говорится такое. Люблю порифмовать, пофрантить, по-форс-мажорить! Вообще-то я весельчак. Из гусар, как вы уже поняли. Занимаюсь устройством дуэлей.
– Вы – секундант Ежова?
– Нет, но имею отношение к дуэлям. Можно войти?
– Да-да, проходите… Это…
– Полина – кузина.
– Да-да, племянница брата, – подтверждает Лавров. – Ее зовут, кажется, Катя.
– Племянница брата… – целует Трепилов ей руку, не обращая внимания на то, что она в нижнем белье, – стало быть, и ваша тоже.
– Сомневаюсь.
– Ну, как же! Ежели у вашего брата есть племянница, то… тогда она и ваша племянница. Неужели вы позабыли?
– Да-да, племянница брата жены. Или жены брата? Я плохо соображаю, у меня несчастье.
– Тогда другое дело. Будем считать кузиной, – подмигивает он ей. – Один мой друг всех молоденьких девушек называет кузинами. Шутник.
– Нынче все шутники, – подтверждает Полина.
Все сидят за столом: Лавров – с опущенной головой, Полина – подпирая руками подбородок, Трепилов, вытянув руки, барабанит пальцами.
– Вернемся к нашим баранам. Кого будем отдавать на заклание? Это коньяк? – оборачивается он и указывает пальцем на буфет.
– Да-да, угощайтесь. Катя, там рюмки… возьми.
Полина ставит на стол бутылку коньяка и три рюмки.
– О, – берет Трепилов бутылку, – се манифик! Первую всегда пью за дам. После первой не закусываю, да и нечем.
– Катя, – делает Лавров неопределенный жест. – Горничной нет, кухарка тоже отсутствует. Не могу понять, почему. Что-нибудь сами придумайте.
– Вам в таком состоянии нельзя стреляться. Повторяю вопрос: кого будем отдавать на заклание, вас или противника?
– Ежов отличный стрелок. Я обречен.
– Не имеет значение. Лучше всего сговориться на хлопушки. Стреляетесь холостыми, и дело с концом.
– Нет, дело чести. Затронута честь жены.
– Ежели вы хотите покончить с собой… бывает и такое… стреляемся по правилам. Убрать противника? Это вам… – шевелит он губами, оглядывая обстановку в комнате, – обойдется в… в пять… э, тысяч рублей. Могу и за тысячу, но лучше за пять.
– А-а… как же с совестью быть…
– Хотите, по-честному?
– Да.
– При этом хотите остаться в живых?
– Не знаю…
– Будем считать, хотите. Имеется способ. Сейчас покажу, – говорит Трепилов, доставая плоскую фляжку. – Я накапаю пару капель, – опасливо поглядывает он на хозяина, – э… про запас.
Лавром молча кивает головой. Трепилов достает такую же плоскую леечку, вставляет в горлышко и наполняет фляжку коньяком и засовывает в карман пиджака.
– Берем вот такую вот фляжку, – достает он следующую и заполняет ее, – вешаем ее с внутренней стороны под жилетку. Только вместо коньяка, сами понимаете, там будет хорошая сталь, чтобы закрыть грудь и живот. Обычно стреляют в грудь, а попадают в живот, – тычет он пальцем в живот Лаврова.
– Ой, как я боюсь этих дуэлей! – восклицает Полина.
– Вам, душечка, – целует он ей руку, – ничего не грозит. Это мужское дело. Трудные бывают случаи, очень трудные, но все разрешимо. Я принимал участие в пятидесяти дуэлях. Тридцать из них были со смертельным исходом. Вы не хотите такого исхода?
– Я сам уже не знаю, чего я хочу.
– Предоставьте все мне. Буду вашим секундантом и ангелом хранителем. Кстати, вы не займете мне двести, а еще лучше триста рублей?
Лавров достает бумажник и, не глядя, дает ему несколько купюр.
– Премного благодарен.
Лавров лежит на постели, на его груди голова Полины. Он рассеянно гладит ее по волосам и смотрит на портрет жены. По его лицу текут слезы.
– Какая же ты ласковая, Катя. Я тебе все рассказал, и ты плачешь.
– Профессия обязывает, а вообще-то плачу я о своей беде.
– Другие смеялись бы. Твои слезы горючие капают мне на грудь, и мне становится легче. Оставь мне свой адрес, когда будешь уходить. Я тебя навещу. Родители не будут против, если к тебе явится женатый мужчина? Ты, правда, племянница шурина?
– Кузина, – смеется она. – Какие же вы все невнимательные.
– Кто все?
– Клиенты, кто же еще?
– Да-да, клиенты нашего банка, – говорит он, засыпая, – такие требовательные, нетерпеливые, нервные. Каждый со своей причудой.
Жена Лаврова с расстегнутым на груди платьем сидит на коленях у Ежова и говорит по телефону.
– Я уже все обдумал! – слышен голос Лаврова в трубке.
– Он просит прощения, Алексей. Он не может драться с тобой на дуэли – он непременно тебя убьет. Вспомни о вашей дружбе, – говорит она, безуспешно пытаясь снять руки любовника со своей груди. – Я возбуждаюсь, – шепчет она, прикрывая трубку.
– Когда он с тобой… он с тобой… прелюбодействовал, не очень-то он помнил о нашей дружбе?
– Какие слова! Какие слова! Прелюбодействовал! Что за глупости? Как пошло ты себя ведешь!
– Мне кажется, Лиза, что он… что он и сейчас тебя лапает.
– Какая чепуха! Я нахожусь в приличном доме: в квартире у брата! Я готова расплакаться от твоих слов.
Ежов, шутовским образом комментируя разговор, разводит руками и корчит рожи.
– Предложи переговоры в нейтральном месте, – шепчет он. – В ресторане.
– Предлагаю встретиться в нейтральном месте. Лучше всего в ресторане. Там, где мы с тобой в первый раз… – она начинает задыхаться, возбуждаясь от ласк любовника, – в первый раз… Какой подлец, бросил трубку! – она целует его. – Но он все равно будет там. Я его знаю.
Лавров поднимается по лестнице шикарного особняка. На середине лестницы располагается бронзовый античный юноша с поднятым коленом. На ноге у него, обвивая его руками за плечи, восседает мраморная дива с дополнительным лицом на затылке. Обходя статую, туда-сюда снуют молодые женщины и пожилые мужчины.
– Что за странный дом? – спрашивает он у лакея.