Сколько бежали не знаю. Вконец, выбившись из сил, я запросила пощады.
– Ну, да, возраст все-таки, ― не смущаясь, сказал Ваня, ― одышка и всё такое. Но припустила, как молодая, ― и вдруг, всхлипнул, ― Фенька, только привык.
– Мы не забудем.
– Бедная Фенечка!
– Ваня, у тебя ведь есть топор.
– Да, в сумке. А с чего вы взяли, что я сдался бы без боя?
– Так просто, напомнила. Мне бы тоже оружие. Хоть кирпичик.
– Почему кирпичик, а не кирпич?
– Кирпичище! Лихо мчались! Посмотри туда. Видишь, сверкает впереди?
Сквозь падающий снег блестел шпиль Адмиралтейства.
– Километра два?
– Да. Прямо Дворцовый мост. А за ним центр, люди.
– Любимая и мясной бульон.
– Точно.
– Почему всё-таки не полетели? Фенька была бы жива.
– Честно? Не понимаю, как могла тебя поднять. Второй раз не получилось.
– Да.
– Моё тело становится лёгким, а мозг вырабатывает особую энергию. Активировался древний ген. В одной из прошлых жизней я летала.
– А в экстренной ситуации? Обычный человек сдвинул каменную плиту, придавившую ребёнка, а потом сам не знал, каким образом.
– Так чувствую.
– Ладно, проехали.
Несколько человек вышли на тропу откуда-то справа. Ваня притормозил, и поставил передо мной шлагбаум в виде руки. Мы стояли и подозрительно смотрели на людей: мужчина, женщина и подросток.
– Идём, там ребёнок.
– И, что? Подросток не может быть опасным?
Я пожала плечами. Когда люди ушли вперёд, мы продолжили путь. Возле самого моста увидели первого регулировщика. Рядом трудились два человека с лопатами, расчищая дорогу и обкапывая бочку, в которой человек в красном берете с палочкой в руке, указывал дорогу заплутавшим. Теперь можно было выдохнуть, дальше «родные пенаты» и относительно безопасный район, где собирались с окраин выжившие.
На Дворцовой площади жгли костры: гигантские языки пламени, казалось, лизали плотную пелену снега.
– Кажется, успеем дотемна.
– Хорошо, август, ночь начинается не очень рано. Хотя от дня не сильно отличается.
– Когда падал чёрный снег, не было разницы.
– Пахнет мясом, ― Ваня глубоко вдохнул, ― подойду ближе.
Я осталась стоять.
Минут через пятнадцать он вернулся с пластиковым контейнером в руке:
– Прямо коммунизм! Дают бульон из кабана. Идите скорее, пока народ не набежал. Всего три человека у раздачи. Сзади костра.
Меня просить не надо. Мгновенно оказалась у костра. Два весёлых мужика колготились возле чана, где дымилась похлёбка.
– Подходи, тётка! ― Бородач лет пятидесяти, выловил поварёшкой кусок мяса и плюхнул его в алюминиевую миску, потом залил крепким бульоном, ― если пересолил, пардонте, ― залился смехом.
– Обожаю пересол. А ложку?
– О, блин, еще и ложку? Однако.
Его товарищ подозвал меня жестом:
– Не обращай внимания, бабуля, дружок шутит. Бульон вовсе без соли. Соль нынче непозволительная роскошь. Держи ложку: личная собственность. Вытрешь снегом и вернёшь. Только тебе.
– Спасибо. Молодцы, кормите народ.
– По жизни мы охотники. Теперь даже в лес ходить не надо. Видишь, кабанья нога? Отличная приманка. Ночью звери выходят из логовищ, а тут кусок мяса. И всё, дальше дело техники.
– Видели мутантов-каннибалов? На Петроградской стороне за нами гналась парочка.
– Здесь тоже бродят. Поэтому с наступлением ночи надо прятаться в дома. Монстры боятся замкнутого пространства, как и хищники. В дома не сунутся. С Петроградской стороны почти все жители ушли, как и с окраин.
– Много живых людей?
– Тыщи две пришлых, и местных, центровых, около тысячи.
– Из пяти миллионов?
– Единицы ещё прибывают. Крохи.
– А сколько каннибалов?
– Кто знает? Прячутся неизвестно где. Ешь, тётка, остынет.
Бульон был чудо, как хорош. Сразу жизнь показалась не такой мрачной, нападение мутантов отдалилось и приобрело киношный оттенок. Вытерев миску и ложку снегом, отдала мужчине со словами признательности. Прекрасно, что есть, кто заботится не только о себе.
Ваня крутился на месте, нервничая:
– Ну, что же вы! Ушла и пропала.
– Плошку бы вернул, и меня увидел.
– Кинул в снег.
– Дурак, ты, Ваня. Думаешь, один на свете? Люди кормежку организовали для всех, а ты посудой разбрасываешься. Куда бросил?
– Я в снег не полезу.
– Куда бросил, спрашиваю?
Бормоча проклятия, молодой человек полез в сугроб. Потрясая рукой с контейнером, подошёл:
– Чёрт, поцарапался о какую-то железяку.
Тыльная сторона ладони была сильно ободрана и кровоточила.
Он отнес посуду и вернулся:
– Может, всё-таки поторопимся? Моника уже похоронила нас.
– Не выдумывай, парень! Я немного отдохну после горячей пищи, и двинемся. Хорошо? Подойдём ближе к огню.
– Ну вот.
– Не ворчи.
– Смеётесь?
– Радуюсь. Увидела в мужичках надежду.
– Эка невидаль!
– Вот-вот. Почему и нам не делать полезное для выживания.
– Я не охотник.
– Найди охотников, подбрось идею.
– Думаете, у меня интернет?
– Люди стекаются в центр. Поговори. Главное, организовать, а дальше само.
– Моника поддержит?
– Конечно. У меня хорошая дочь. Охотники рассказали, что звери выходят ночью. Они делают мясную приманку, сегодня это нога кабана.
– Отравленная?
– Ты в своём уме?
– Ладно, понял.
– Стреляют.
– А патроны кончатся?
– Силки, капканы. Охотники всё знают. Главное, найти и организовать.
– Так просто. Сам не додумался. Моника разлюбит идиота и эгоиста.
– Скажем, это ты придумал насчёт охоты.
– Увольте! Не хочу врать.
– Чуток приукрасить.
– Нет. Отдохнули?
– Да, сынок, вперёд! Пока, кормильцы!
– Хорошей дороги!
От Дворцовой расходилось несколько троп. Мы пошли по Невскому проспекту. Только это был тоннель в грязном снегу. Изредка попадались малочисленные группы с лопатами в руках. Подобно марионеткам они размахивали лопатами: раз, копнул, два, бросил на гору. Тоннель был не очень глубоким, но утоптанным. В снег не провалишься. Серый день становился чёрным: приближалась ночь.
– Темнеет! ― Ваня кивнул.
Прибавили шагу. Ещё час, и будем на месте. Путь преградила стая голодных собак: небольшая, из четырёх особей. Мелкая рыжая шавка верховодила кобелями. Агрессивно захлёбываясь рыком, перемешанным с лаем, она кусала ухажёров за ляжки, вынуждая напасть на нас. Ваня достал из сумки топор и, помахивая им, сделал несколько шагов навстречу стае.
– Бей, рыжую! ― Крикнула я, ― вот, зараза!
Неожиданно вперёд вырвался чёрный кобель средних размеров. На полусогнутых лапах, прижимаясь к пепельной тропе, что делало его почти не видным, пёс метнулся к Ване и вцепился в ногу.
– А-а! ― Юноша опустил на голову зверя обух.
Неистово визжа, животное откатилось к сугробу. Рыжая сука уже висела на локте парня. Два огромных кобеля нерешительно мялись. Ваня уронил топор, схватил собаку за шкирку, пытаясь оторвать, но хватка была крепкой: молодой человек кричал и скрежетал зубами. Я подняла топор, угрожая кобелям.
– Ваня, сделай что-нибудь, я же не могу бить по руке топором. Пальцем в глаз её!
Ваня ткнул суку в глаз, неожиданно вцепился зубами в ухо зверя и дёрнул на себя. Та, с воем затрясла головой и, брызгая кровью по сторонам, бросилась наутёк, мимо, уже спокойно сидящих в позе наблюдателей, псов. Ваня выплюнул ухо и стоял яростно матерясь. Рукав его куртки намок от крови. Я сняла шарф и перевязала парню руку:
– Идём скорее! Надо обработать рану. Дома, в полуразрушенном жилье, где мы с дочкой обитаем, есть скудная аптечка. Остатки человеческой жизни. Видела бинт, йод, марганцовку. Наверняка имеется какой-никакой антибиотик. Укол бы от столбняка.
– Прививку от бешенства!
– Бешенства? ― Ваня сказал вслух то, чего я боялась.
– Для начала обработать рану: промыть, смазать йодом или перекисью. А там найти врача, который назначит уколы.
– А где взять медикаменты?
– Идём, главное, придти живыми, ― я кивнула в сторону кобелей, один из которых подошёл, начал обнюхивать первого, с разбитым черепом, а второй стоял, виляя хвостом и пуская слюну.
– Собачки не выглядят здоровыми, ― Ваня усмехнулся, ― как бы их обойти. ― Дайте топор! Если все бешеные, нужно шуметь.