Тогда Мария Фёдоровна с романтического этапа перешла на практический. И стала обещать, что, в случае согласия на брак, значительно увеличит дочери приданое! Когда же несговорчивый посол не принял и этот уступок, Мария Фёдоровна принялась провоцировать его на жалость: начала стенать, что горькое разочарование заставит неутешную Сашеньку уйти в монастырь!!
Клингспор сочувственно разделял материнское страдание, периодически вынимал из-за манжетки платок и в изнеможении отирал выступающий пот с лысины. Но решения своего не менял.
Тогда Павел, чтобы окончательно добить вредного дипломата, пустил в ход «тяжёлую артиллерию» – он пригласил в кабинет саму Александру Павловну!! Та в слезах, падала к ногам родителей и выла белугой, обещая, что покончит с собой, если будет отвергнута обожаемым Густавом! Мария Фёдоровна прижимала «бедную девочку» к груди и бросала на Клингспора уничижительные взгляды, взывая к его сердечности. А Павел, скрепя сердце, ронял тяжёлые слова:
– Взгляните, сударь! Можете ли Вы ещё сомневаться в искренней любви к Вашему королю этого невинного создания? Разве могут не тронуть сердце Густава эти горькие слёзы влюбленной несчастной девушки?!
Такого грандиозного спектакля, с изобилием запрещённых приёмов, европейская дипломатия ещё не видела!! На Клингспора было жалко смотреть. Растерянный, измученный, он ежеминутно потел от напряжения и заискивающе улыбался.
И, возможно, уже поддался бы на все условия, чтобы только избавить себя от изнурительных сцен! Но ему на родине были даны точные инструкции, нарушить которые он не мог, даже под пытками! И потому посол мужественно держал осаду, оставаясь непреклонным в отказе от бракосочетания, даже когда Павел, в полном отчаянии от осознанного провала, пообещал ему невероятное – что отнятая у Дании Норвегия будет прибавлена им к приданому Сашеньки!!
Расставаясь, Павел вынужден был признать, что ему так и не удалось достигнуть результатов там, где потерпела поражение его мать.
12 декабря 1796 года
Зимний дворец
Удручённый дипломатическим фиаско Павел заперся в кабинете. Он в десятый раз взвешивал все «за» и «против», восстанавливал в памяти все сказанные фразы. И ничего не понимал! Почему? Почему ему не удалось добиться своего? Ведь, он готов был принять все условия, выдвигаемые Шведским королем. Даже больше! Но в итоге не сдвинулся ни на йоту! Чертовщина! Мистика какая-то.
Заикнувшись о мистике, Павел вспомнил о тетрадках монаха Авеля. Достал их из ящика стола и перечитал. Задумался: а что, если, всё мистически предначертано свыше? И исход его переговоров с Клингспором заранее был обречён небесами на провал? Ах, если бы можно было знать будущее!
Павел открыл дверь и громко крикнул:
– Алексея Куракина ко мне! Живо!
12 декабря 1796 года комендант Шлиссельбургской крепости получил письмо от князя Куракина с повелением немедленно прислать в Зимний дворец арестанта Васильева.
Спустя несколько часов инок Авель, он же арестант Васильев, сидел напротив Павла в кабинете и робко взирал на императора. Павел с радушной улыбкой скрестил пальцы рук:
– Ко мне в руки попала книга, в коей ты осмелился предречь кончину императрицы Екатерины. Я прочёл сие сочинение. И должен выразить восхищение твоим талантом, ибо Екатерина умерла, и всё случилось так, как описано в твоей книге.
Авель почтительно склонил голову и перекрестился, желая покойной государыне царствия небесного. Павел продолжал:
– Скажи мне, монах, каким образом получаешь ты известия о событиях, никому не известных и ещё не случившихся?
– То не моя заслуга, – скромно ответил Авель, – Даруется мне свыше Господом нашим вездесущим видения. Во сне, как на яву, вижу я людей, события с ними творящиеся. Вижу даты и сроки.
– А были у тебя, кроме смерти царицы, другие видения?
– Были, государь, – сознался монах, – Пока пребывал я в заточении, ежедневно неистово молился. И посылал мне Господь за моё смирение сны разные о судьбе отечества и царей.
У Павла разгорелись глаза:
– Обещаю помиловать тебя и отпустить, если откроешь мне тайные свои сны и видения.
Монах опустил глаза и замолчал.
– О чём ты думаешь, Авель? Ты не хочешь на свободу?! – возмутился Павел.
– Свобода, государь, не в широком поле, а в умах наших и в сердце. А на просьбу твою я отвечу так: будущее знать не каждому следует, неспроста Всевышний такое право даёт только избранным.
– Ты что, холоп, себя считаешь избранным, а меня, помазанника Божьего, недостойным смертным?! – рассвирепел Павел.
– Не гневайся, государь, – возразил инок, – Сказать я могу тебе всё, только готов ли ты это услышать?
– Не бойся, монах, – сказал Павел, – Я – не вздорная бабёнка, которая сажает в крепость пророка за то, что узнаёт от него, что смерть её застанет на горшке в уборной. Отвечай, тебе ведомо, как я умру?
– Ведомо.
– Говори!!
– Смерть придёт к тебе в опочивальне от удушья в окружении злодеев, коих ты сам пригреешь на груди своей.
Павел отшатнулся и схватился рукой за горло.
– Скольким временем я располагаю? – спросил он, оправившись от страха.
– Царствие твоё будет коротким, – кивнул Авель, – Точная дата мне не известна, но ты ещё неоднократно будешь получать знаки судьбы.
– Знаешь ли ты ещё что-нибудь? – прошептал Павел.
– Спрашивай, – позволил тот.
– Известно ли тебе что-то о судьбе России?
– Да. Мне были видения о ярких событиях отечества и грядущих правителях. О чём хочешь ты знать?
– Обо всём! – заявил Павел, – Постой! Садись за мой стол и пиши. Пиши всё, что видел! Всё что знаешь. Я не тороплю тебя, монах. Обещаю, что, как только ты закончишь описание, отпущу тебя на все четыре стороны, куда ты сам пожелаешь.
– Если будет тебе угодно, – скромно заметил Авель, – позволь мне отправиться к митрополиту Гавриилу в Новгород, чтоб посвятить себя монашеской службе под его началом.
– Будь по-твоему, – согласился император.
Все свои видения Авель старательно записал, потратив на это два дня. Сочинения эти были названы «второй книгой», которую Павел вложил в конверт и сделал собственноручную надпись: «Вскрыть потомку нашему в столетний день Моей кончины».
Забегая вперед, можно сказать, что конверт этот в действительности пролежал сто лет и был вскрыт в 1901 году императором Николаем Александровичем. Многие события, описываемые Авелем, уже на тот момент произошли, и тем самым повергли Николая—II в изумление. А самое страшное прорицание Авеля ждало императорскую семью ещё впереди. То, что случилось в Ипатьевском домике 17 июля 1918 года, тоже предрёк монах, живший более века назад. Пытаясь спастись от зловещего проклятья, Николай за год до этого события отрёкся от престола. Но, как известно, судьбу обмануть нельзя…
Вознесенская улица,
Доходный дом купца К. Гейдемана
Восемнадцатого декабря прошли похороны государыни Екатерины Алексеевны. Приближался конец года, а для Чернышёва и его друзей это означало, что служба Кавалергардского корпуса отсчитывала последние дни. Высочайшим приказом Его Императорского величества 25 декабря все кавалергарды были уволены из корпуса и распределены по иным местам.
Друзья, вместе с Охотниковым, собрались в квартире на Вознесенской. Все были подавлены и удручены. На деньги с выданного им последнего жалования они купили вино и закуску, но в этот раз богатый стол не радовал собутыльников
– Ну, рассказывайте! Куда перевелись? – поинтересовался Пётр, обводя внимательным взглядом Сашу с Иваном, – В какие полки?
– Что значит, «в какие полки»? В Лейб-гвардии Конный полк, – в недоумении ответил Иван. – Я записался.
– Я – тоже. Мы ведь договорились, что все туда идём, – напомнил Чернышёв.
Барятинский поднял стакан вина и произнёс с нарочитой бравурностью: