– А где Жека-то? – спохватилась Настя, некоторое время, как в трансе наблюдавшая за накладыванием закусок на свою тарелку. Все эти грузди, огурцы, помидорки, рыбу, чеснок и прочее Нелька солила и мариновала сама, а грибы еще и сама собирала. И накладывала так художественно-раздумчиво – красное к зеленому, пара ломтиков справа, грибочки слева и чесночинка сверху, – что Настя совсем забыла о хозяине дома, опомнившись, когда стало понятно, что открыть бутылку для них почему-то некому.
– Уехал, – вздохнула Нелька. – Позвонили от главы администрации, велели быть на пьянке в честь старого Нового года. Мне тоже, но я сказала, что у меня грипп. У Емельченко новая жена молодая, беременная ходит, испугалась. А Жеке отвертеться не удалось – его же на работе вчера видели, здорового.
– А тетя Люда что?
– А тетя Люда как раз лежит с настоящим гриппом. Сказала, что и сама не придет, и нас с тобой видеть не желает. Да не беспокойся, лекарства я ей купила, и врач у нее был. Вон, подарки передала – я даже не распаковывала, все равно мне очередную подушку оставишь.
– Так мы что, вдвоем? – осознала Настя. – Нелька, сказала бы заранее, я бы оделась попроще.
– Вот еще, – ухмыльнулась Неля, уютно откидываясь на диване. – Я как раз планировала на тебя красивую полюбоваться. Где еще тебя в таком платье увидишь и с причесончиком. Прелесть же.
– Нелька, Нелька, – вздохнула Настя, разглаживая платье на коленях, полдня сегодня утюжила. Нелька улыбалась безмятежно, сестричка дорогая, и ненавязчиво придерживала у горла ворот… ну да, халата. Просто очень похожего на вечернее платье. – Знаешь что, дай и мне халат, а? И пижаму, все равно я у вас ночевать останусь. Устроим пижамную вечеринку. Давай, а я пока нам бутыль откупорю.
– А давай! – развеселилась Неля и проворно вспорхнула с дивана.
Настя сунула в рот груздь и тоже встала – прогуляться до серванта за штопором. Заодно прихватила открытку от Толика. Племянник на открытке махал двумя руками на фоне Биг-Бэна. Вырос, детинушка, давно ли они с Нелькой ему вдвоем горчичники ставили – Нелька клеила, а Настя читала сказку в утешение. А теперь – пожалуйста вам – работает в Лондоне, шлет открытки. Приезжать не хочет, оно и понятно, что ему тут, в Шушарах, с его продвинутым английским и талантом программиста. И опять не без Нелькиных усилий. Мог ведь окончить дворовую школу и удариться в какой-нибудь зыбкий бизнес под папашиным крылом. Настя чего-то такого от него и ждала. Но Нелька – ой, как она это умела, давно еще, когда у калитки родительского дома собирались ребята с района разъяснить заносчивых сестер Лютиковых, – с непревзойденной интонацией крутецкой шушарской девчонки заявила: «Играть в игрухи на компе любой дурак может, ты их делать научись так, чтоб народ зависал». И Толик научился, и не только игрухи, потому что плох тот шушарский пацан, кто не сумеет развидеть наезд симпотной шушарской девчонки, будь она трижды мама. Нелька и сейчас была такой, хотя прекрасно научилась держать вилку в левой, а спину прямо. И как только в ее манерах жены солидного человека начинали сквозить черты боевой поселковой тетки, Настя начинала млеть еще больше, чем от здешнего интерьера, вновь ощущая себя младшей сестрой – спокойной, счастливой и со всех сторон прикрытой от любых невзгод.
– О, взяла открыточку, – обрадовалась Неля, сваливая рядом с Настей на диване кучку одежды. – Давай, переодевайся, а я разолью. Да плечики для платья возьми, зая дорогая! В чем ты завтра на работу поедешь?
– Уж не в этом балахоне, – беззлобно огрызнулась Настя, – джинсы прихватила. Так что пишет Толик?
– Смотри, – Неля взяла открытку и потыкала пальцем куда-то рядом с Толиковой поясницей. Настя посмотрела. На фото позади Толика виднелась скамейка, а на скамейке очень некрупная и очень рыжая барышня, старательно прячущая взгляд от камеры. – Люси это, Люська по-нашему. Толикова девочка. Пишет, что собирается к ней переехать.
Голос у Нельки стал вдруг такой теплый, что Настя аж задохнулась от зависти, не злой, но печальной, и даже на секунду пожалела, что не привела с собой Мишку. Неля смотрела на фото, и глаза ее сияли, а от носа к подбородку потянулись тонкие складки, словно нижняя часть лица знала что-то грустное, о чем не догадывалась верхняя. Нет, Мишка бы не помог. И вообще, причем тут Мишка? Разве от наличия каких-то Мишек сестра станет твоей и только твоей? Да и тебе совсем не хочется быть полностью ее. И все же… хоть ненадолго…
– Ладно, – складочки у Нелькиных губ сгинули так же быстро, как появились, – давай, что ли, за Новый год, Анастасия Аркадьевна?
Настя угнездилась на диване с ногами и тоже взяла свою посуду.
– За Новый год, Нинель Аркадьевна!
«Чин-чин», – сказали друг другу старые любимые кружки с оббитыми краями, плеская по внутренней стенке благородным перебродившим соком испанских виноградников.
Дальше все было в лучших Нелькиных традициях.
Тарелочек на столе оказалось, конечно, немного. Но была же еще курочка в духовке. «Как ты любишь, с чесночком». И рыбка. «Ой, забыла порезать!» И холодец. «Для тебя старалась!» И слоеные пирожки с мясом. «А помнишь, как нам в детстве нравилось!» Бессовестное вранье от прекрасной Нинель Аркадьевны. Те – из детства – купленные на станции, ни в какое сравнение не шли с этими, сочными и хрусткими одновременно. Но те – что правда, то правда – навсегда остались в памяти своеобразной вехой свободы, возможностью тратить сэкономленные на завтраках деньги на только им понятное удовольствие, настрого запрещенное мамой. И в память о них вполне можно было еще по парочке, хоть и с трудом. А курочку нет, курочку больше однозначно нет! «Всех зову я на бой, с этой курицей жирной, с этой бутылкой вступим в неравный бой, пойдем на них войной!» Откуда это? Мишка пел? Нет, кто-то другой. Все равно – правильно пел!
Где-то как раз между курочкой и второй бутылкой вина Настя поняла, что если не остановится немедленно, скоро просто-напросто уснет прямо у стола, задыхаясь от сытости, убаюканная анекдотами из чиновничьих буден и собственными историями о Мишке и турбазе. И весь придуманный ею гениальный план отправится на свалку. А другой шанс подобраться к сестре с нужным разговором представится… примерно никогда. А даже если и когда, то уже не сегодня, и это будет чертовски обидно.
– Нелька, – сказала Настя, сонно разглядывая нанизанный на вилку груздь. Груздь после полутора литров испанского на двоих выглядел удивительно красиво. На краешке у него блестел такой бличок от люстры – глаз не оторвать. Тем более что на всем остальном они не хотели фокуси… фо… расплывалось в них, в общем, всё остальное, – Нелька, а давай… п-погадаем?
– Куда? – спросила Нелька, поднимая голову со спинки дивана.
– Сюда, – сказала Настя, указуя груздем в свою тарелку.
– Еще курочки? – воспряла Нелька.
– С ума сошла, – возмутилась Настя, – уморишь… говорю – п-погадаем?
– На курочке? – удивилась Нелька.
– Зачем? – тоже удивилась Настя и, немножко подумав, осторожно уточнила: – На костях?
– На чьих? – изумилась Нелька.
– На курочкиных? – неуверенно спросила Настя и на всякий случай наклонилась к тарелке, где лежала горка куриных костей.
– Что там на них? – заволновалась Нелька.
– Не знаю, – озадаченно сказала Настя, потрогав кости пальцем, – я на костях не умею… гадать.
– А мы гадаем? – оживилась Нелька.
– Да, – сказала Настя.
– О! – Нелька задумчиво уставилась на тарелку с костями. – Нет, на костях и я не умею. А давай лучше на картах?
– Давай! – обрадовалась Настя.
Нелька нетвердой походкой добрела до серванта и притащила колоду карт и пару свечек.
– Похлопай в ладошки, – велела она Насте.
Настя решила, что это часть гадательного ритуала и немедленно похлопала. Свет в комнате погас.
– Тьфу, блин, – буркнула внезапная темь Нелькиным голосом, – я ж еще не зажгла. Хлопай обратно.