Очень хочу на турбазу. Прямо до дрожи. Как только Мишка позвал, поняла, что ужасно хочу. И не из-за Мишки, да простит он меня. Хочу оказаться одна и не дома. Лучше даже в снежный лес уйти, в темноту, в глушь. Сяду там в сугроб и буду смотреть на снег.
Мне, на самом деле, очень много о чем надо подумать. Но мысли так привычно носятся кругами – дом-работа, работа-дом, – что нашарить среди них новую, непривычную, я никак не могу.
Впрочем, это я тебя уже гружу.
Санька, так отрадно читать про твои затеи. Я, как бывший биолог, между прочим, очень хорошо представляю размах задуманного. И его необходимость. Такой масштаб работы – поддерживаю и преклоняюсь. Пиши мне об этом непременно. А Алексеевой вашей растяпистой я очарована. Расскажи, она какая – тощая, высокая? Мне из твоих рассказов представляется колоритный типаж неудачливой ученой дамы – в несвежем халате, с сигаретой, хвост пучком. Прямо хоть рисуй. Правда, я на ее месте уже бы уволилась, наверное. В самом деле, не так сейчас трудно снять жилье. У нас половина издательских снимает. Но это я со своим уставом, прощения прошу. Нынешние научные зарплаты не представляю, может, вашей Алексеевой и не справиться со съемом жилья. Тогда, Сань, дезинфектант тебе в руки! Спасай Алексееву. И улучшай условия работы в вашей лаборатории. Я тебя почитала и подумала – а ведь должны быть такие рабочие места, где уборщица не просто вспомогательный персонал – где она одно из главных лиц коллектива. Потому что без ее работы коллектив вообще загнется и работа у него встанет навеки. Мы у себя в издательстве без того же Скольского точно пропадем. А у вас, между прочим, все пропадут без тебя. Кроме мифического Настоящего Микробиолога. Давай, Сань! Очень меня радует, что хоть кто-то идет в новый год с новыми делами, ясной головой и хорошими планами. Мне бы тоже хотелось, но у меня пока одни обрывы и туманы вокруг. Впрочем, кое-что намечается.
Но я сейчас об этом думать не буду. Я об этом подумаю на турбазе, послезавтра вечером. Или завтра? В общем, первого числа. Если смогу. А до того буду просто веселиться.
И тебе желаю, Сань! С наступающим тебя! И всех благ, и реализации задуманного, и вообще – чтоб все было хорошо!
Да, Сань, мы с Мишкой вернемся шестого числа, до этого у меня связи не будет. Не знаю, возьмет ли Мишка ноут, а я ничего, кроме пары платьев и белья, брать не буду. Ошалела за год от монитора, глаза поберегу.
Блин, три часа уже. Мишка в семь обещал заехать. Надо будильник включить, а то я ему дверь не открою. Выходные, выспаться, мечты – ха-ха!!!
Всего тебе наилучшего в новом году, Саня!
Целую! Обнимаю! Люблю!
С уважением
Anastassija Lutikova
31.12. 2012 Саня
Последние приготовления к Новому году были сделаны. Праздничной ночью на столе в семье Ивановых будут микроскопические тарталетки с красной икрой, рулетики с начинкой из копченого сыра, художественно разложенные мясные и сырные нарезки с петрушкой и глянцевыми пупочками маслин на блюдах из болгарской керамики. А также традиционная пара салатов – из тех, что обязательно строгают под просмотр «Иронии судьбы», потому что построгай их под что-нибудь другое – и структура воды в составе майонеза изменится под влиянием других, не столь задумчивых в своей философии одиночества диалогов; неуловимый нюанс во вкусе сочетания картошки со свёклой или её же – с докторской колбасой исчезнет, и салаты, до того незыблемые, как краснокирпичная стена Кремля по центральным каналам за две минуты до полуночи, потеряют свою традиционность. А также томящаяся в духовке свинина-корейка с запечёнными овощами вокруг. А также фрукты в хрустальной вазе и девятислойный торт «наполеон», крем из настоящего масла и сливок, не какой-нибудь там пакетный быстрого приготовления. Всё это великолепие семья Ивановых предполагала съесть в разгар праздника и парой дней спустя втроём, потому что за неполных пятнадцать лет совместной жизни ни разу ни одна живая душа не переступала порог квартиры семьи Ивановых в новогоднюю ночь. Даже для родительской семьи исключения не делалось – днем тридцать первого декабря Ивановы сами шли поздравлять Шуваловых. Новый год – семейный праздник, и праздновать его надо в своей семье среди близких и любимых. И никак иначе.
Саня, стоя перед зеркалом, надевала на шею нитку мелких розоватых жемчужин. Само по себе это ожерелье родом из 90-х годов не представляло никакой ценности, но на тёмно-синем бархате платья жемчужинки сияли, как звезды на теплом августовском небе. Саша подошел сзади, приобнял жену за плечи.
– Красивая!..
– Да ладно тебе. За столько лет уже могла бы стать не красивой, а умной.
– А ты и умна, и красива, и добра, и справедлива, моя мама-сан, мое свет-зеркальце, правда же? Вовку давай спросим, если сама не веришь.
– Да уж, заговорщики! Объединились маме льстить. «Уж столько раз твердили миру», да?.. Ой, осторожнее, Сашка, уронишь же, ну!..
– Ничего-о, Вовка сегодня угомонится, и у меня найдется довольно весомый аргумент убедить тебя в своей правоте, правда же?
Саша увлек хромающую Саню на диван и посадил к себе на колени. Зарывшись носом в ее затылок, он зашептал, дыша ей в мягкие волосы: «Я так рад, я так счастлив, Санечка, что все у нас с тобой хорошо, что год прошел спокойно, что ты у меня хоть со сломанной ножкой, но зато веселая и добрая, моя любимая мама-сан!» У Сани всегда от этого горячего шепота бежали по коже смешные мурашки.
– Саш, надо собираться. Родители ждут. Подарки еще упаковать, у Вовки вообще в сборах конь не валялся. Пойди хоть пни его, чтоб шевелился.
Муж пошел в детскую, Саня слышала, как он внушает сыну оторваться от планшета и, наконец, одеться. Подумала с некоторым испугом – не забыла ли выйти из почты. Да нет, не забыла. Не догадаться, что она создала свой личный почтовый ящик, а заподозрив – не открыть без пароля, а уж пароль-то она придумала такой, что без прослушанного курса зоологии беспозвоночных в Университете дознаваться его бесполезно. «Кодировщик из меня отменный», – улыбнулась себе.
Какие все-таки хорошие новости приготовил уходящий год в задел будущему. Андреич заказал ей «по ведру дезсредств», как он выразился, и производители даже пообещали не мешкать с доставкой после каникул. У Насти налаживается с Мишей – об этом она прочла сегодня в своей почте, пока Саша обстоятельно мылся под душем. Вторая новость радовала Саню даже больше ее маленькой победы над шефом. Как многие давно и прочно замужние дамы, она, несмотря на все Настины рассказы о ее занятой, творческой и независимой жизни, понимала, что главного, тем не менее, в этой ужас какой независимой жизни не хватает, и безошибочно выделила Мишу с первых строк его появления в Настиных письмах. Ну а дальше – как в добротном любовном романе: приглашение на концерты, приглашение праздновать Новый год вместе… молодец Настька, поехала – и не заартачилась, а то ведь всякого можно ожидать от этих творческих личностей в период возрастного кризиса, а куда от него деться, почти сорок лет как-никак. Артачиться, честно-то говоря, уже не приходится. Но хорошо ведь, хорошо все складывается. Жаль, Интернета там у нее не будет и вдогонку не послать письмо. С пожеланиями построчно и между строк.
Тридцать первого декабря ближе к трем часам дня на улицах в разных направлениях торопились в основном мужчины. Кто постарше – с озабоченными лицами шелестели обширными списками покупок в супермаркетах, кто помоложе – с лицами не менее сосредоточенными бегали и наскоро покупали что-нибудь подарочное. В этот час хозяйки на кухнях уже деловито надели фартуки и встали на вахту к синим ромашкам газовых конфорок. Саня в очередной раз подумала, как хорошо они с мужем все организуют из года в год. Все приготовлено заранее, все, что должно подаваться к столу холодным, стоит в холодильнике, мясо ждет окончательной обжарки в духовке. Они едут в полупустом автобусе, Саня с мужем под руку, и ее хромота – не помеха. Саша нежно и старомодно держал ее так, провожая домой в январской темени далекого девяносто восьмого года, ласково взял ее под локоток зябким весенним днем того же года в ЗАГСе, а в этом декабре они так и вышли из больницы, как шерочка с машерочкой, ковыляли к такси – она на костылях, он – ее поддерживая бережно, словно два старичка из своего не столь далекого будущего.