– Ой, Наська! Ой, охо-хо! Ой… всё…
– Не, ну а что, Нель? Понимаешь, наша жизнь – она полна несоответствий. Смотри, как всё у животных: самец главный, и он всегда красавец, а самочка так – серенькая, чего ей блистать, ей потомство выводить надо. А у нас, у людей, хоть твоего Жеку взять: муж, глава, чиновник, солидный человек, а ходит вечно в серых троечках. Да, я знаю, что в шелковых, ну и что, со стороны-то не видно, шелк там или дерюга. А ты на последнем своем дне рождения что вытворяла, сестра? Платье цвета давленой вишни, ирокез под потолок зачесала, помада до ушей. Как вспомню, так и тянет под там-тамы плясать.
– Ну да-а-а, умею. И фигура у меня, Нась, для того платья – конгруэнтная!
– Смотри, чтобы плоская не стала, любительница фитнеса.
– Ай, ну тебя, Наська. Трепло! Зайка-балалайка!
– Неля, я уже сто лет зайцев не рисую, слышишь?!
– А все равно зайка! Наша зая, зая – не чужая!
– Нет, ты там точно набралась. Неля, мне некогда. Я перезвоню.
– Нася, стой! Мне тебе только одно надо сказать – на Новый год ты к нам! Поняла? И чтобы никаких! Нась, мы тебя с Жекой ждем. И всё. И вот… всё…
– Нельчик. Давай мы это попозже обсудим, а?
– Нет, Нася. Мы это обсуждать не будем. Не будем и… совсем! Ждем, поняла?
– Нелька, у вас там опять Митрохин будет. Депутат этот ваш с желудочной ямой.
– Ну, будет. А куда его денешь? А может, и не будет. А даже если и будет, нам-то что.
– Тебе ничего. А ко мне он опять под юбку лезть станет.
– Вот, Нася, вот! Вот об этом я тебе и говорю!
– Ну о чем – об этом, Нель?
– О том, как ходить надо! Чтоб не лезли под юбку!
– В брюках, что ли?
– Со своим мужчиной надо ходить!
– Нель, всё. Утомило. Отстань, а? Не хватало перед Новым годом поссориться.
– Да, не буду, в самом деле, Нась. Где уж его нароешь за неделю, мужчину-то, если за двадцать лет ни один не подошел.
– Между прочим, Нелька, мужчина у меня как раз есть. Только он зовет меня на турбазу ехать на Новый год. В Карелию. Баня там, понимаешь, фейерверки всю ночь, пляски у живой елочки. Даже не знаю, что теперь делать после твоего приглашения? На семью забить или на личную жизнь?
– Нася! Что, правда, что ли?
– Нет, придумала!
– Нася!
– Да, правда, блин! Правда!
– Нася! Езжай на турбазу! Мы с Жекой переживем!
– Вот она, люди добрые, любовь семейная. Так и норовят спихнуть на чужака мимохожего, а клялись беречь и холить до старости.
– Нася!
– Ну, шучу, шучу.
– На-а-ася-а-а, а он – кто?
– Однокурсник мой бывший, Нель. В универе вместе учились, семнадцать лет не виделись. А тут встретились случайно.
– И что, он прямо-таки уже профессор? Или за семнадцать лет только кандидатом стал?
– Он менеджер, Неля, продает машины.
– И свою машинку имеет?
– Имеет. И неплохую.
– И квартиру?
– Нель, это что за тема?
– Ничего. Я, Нась, ничего. Поинтересовалась просто. А ты поезжай на турбазу, слышишь? Чтоб никаких у меня! Вот прямо поезжай! Вот!
– Как велишь, сестричка. Разве ж я тебя ослушаюсь.
– Вот! Вот, Нася!
– Нелечка, мне работать надо. Я тебе позвоню с турбазы, непременно.
– Смотри, Наська! Обещала!
– Клянусь, Нель!
– Ой, На-а-ася-а-а-а-а-а-а-а-а…
31.12.2012 Настя
Саня, привет!
Который день хожу с мыслями о твоем письме. И о веселой его части, и о печальной. Не хотела отвечать на скорую руку, а на нескорую все не получалось. Вчера мы еще работали как проклятые. Сегодня был корпоратив. А, уже вчера, получается, уже полночь прошла. Впрочем, не важно. Был. С утра начиная, бегали все с подарками, потом праздновали, потом я ушла и целый вечер металась по дому – собирала вещи. Завтра ни свет ни заря за мной заедет Мишка, и мы поедем с ним на турбазу куда-то под Сямозеро. А оставлять ответ на после Нового года мне тоже не хочется. Будет в этом что-то неправильное. Да ладно, ехать завтра долго, у Мишки в машине досплю.
Саня дорогая, как жаль, как печально всё это. Я о твоей девочке, о моем псе, о нас – глупцах, совершающих вдруг безумный выбор там, где, казалось бы, всё так просто и очевидно, а потом живущих с этим выбором всю жизнь. Я без морали всякой, ты не подумай. Я тоже плакала. Мне тебе нежное что-то сказать хочется. Я не знаю что. Я тебя обнимаю, все эти дни и прямо сейчас.
Что-то с нами творится иногда, понять бы – что. Знаешь, у меня тоже было, не такое трагичное, конечно… но чем-то похоже. Я никак не решалась сказать сестре, что бросила университет. Врала, выкручивалась. Звонила со слезой в голосе и кричала, что, якобы, перенесли защиту диплома на другой день. Чтобы сестра не пришла, она очень хотела. Потом искала пустые липовые корочки. Купила – прикинь! Вписала всякое, печать подрисовала, показала сестре и поскорее сожгла. Страшно же было. Я не разбираюсь, уголовное это или административное, но преступление, да? И зачем, казалось бы? Сестра моя – любимая, самая дорогая. Она всегда все понимала. И жизнь моя – сама решаю, чего хочу, куда пойду. Имею полное право поступать, как мне нужно, – кончать университет или не кончать. Зачем было громоздить эти горы лжи? Как ты пишешь – «страх какой-то невероятный». Потом я, конечно, сестре сказала. Когда смогла книжку ей принести с моими иллюстрациями. Она обрадовалась даже, но по лбу меня треснула. Ничего, имела право.
Саня, я не буду рассуждать, убийство у тебя получилось или нет. Хорошо? Ну, скажу – убийство, поможет тебе чем-то? А скажу – не убийство, ты мне поверишь, окончательно, без сомнений? Мне кажется, тут такая боль всегда кроется, что каждый сам свою меру находит, как ему жить, как считать, чтобы не рехнуться. А я что могу? Перечитаю твое письмо еще раз, поплачу о твоей девочке, обниму тебя. Очень хочу обнять на самом деле, не виртуально. Пусть эта беда тебя мучает потише, пусть отступит. Тем более праздник – повод отдохнуть ото всего вообще.
Мне так ваш корпоратив понравился, Сань. Вспомнила, как мы с тобой на первом курсе – не припоминаешь? – забрели на кафедру ботаники. Как раз попали на какое-то мероприятие – с пряниками, с бутербродами. Сыр на них российский лежал – тонюсенький, словно его на микротоме резали. Яблоки дольками, апельсины кружочками – бедняцкое застолье жрецов науки. И чай – такого странного вкуса, что мы с тобой решили, будто его заваривают из старых гербариев. От этого вкуса, а верней от этой мысли про гербарии, так интересно стало, чем-то магическим повеяло. Сразу представилось – толпа немного безумных ученых, погруженных в науку, охваченных энтузиазмом, даже чай их причастен научному процессу. Я, Сань, по науке совершенно не скучаю, а вот по магии этой кафедральной – есть немного. У нас в издательстве энтузиазм тоже присутствует, но чего-то эпического не хватает. Ауры, пропитанной пылью и ученостью. И лосося у нас никто солить не станет. У нас его на корпоративных столах, само собой, лежали горы. Как и колбасы копченой, и ветчины, и вообще всякой всячины, но вообразить, что наш Чернов собственноручно будет потрошить килограммы лосося для всего издательства и поливать его коньяком, – такое не то, что представить, даже придумать и то плохо получается.
Наш корпоратив, Сань, уже который год протекает одинаково. Вечером идем в арендованное кафе. Пьем, едим, сидим. Народ по привычке кучкуется рабочими компаниями – дирекция, редакторы, корректоры, верстальщики. Те, кто частным порядком работают, тоже приходят. Иногда такой мэтр иллюстрации нагрянет – сидишь, слюной капаешь, думаешь – не подползти ли с книжечкой за автографом. Книжечки только никогда под рукой не оказывается. Ну, тут же, понятное дело, танцы, музыка, серпантин кидают, конфетти сыплется. На сцену может кто-нибудь выйти. И Чернов речь толкнет, и пара приглашенных авторов стихи почитают. Мовсесян с гитарой выберется – это уж непременно. Но до Мишки ему – как до альфы Центавра…
Кислая картинка, правда? А я ведь даже не могу сказать, что не люблю корпоративы, Сань. Я их до этого года вполне себе любила – покушать на халяву вкусненько, посидеть в компании, на коллег посмотреть в непринужденной обстановке. И костюм карнавальный придумать или платье, чтоб зашибись. И бенгальские огни жечь, и Мовсесяну подпевать. Нормальная веселуха, за что ее не любить? А мне вдруг оказалось скучно. Что-то со мной под нынешнее новогодие случилось, Саня. Не знаю, что, но с веселухи я сбежала до того, как народ начал падать лицом в салаты. Поехала домой – собраться на турбазу, тебе, наконец, ответить.