Молодился – надел просторную твидовую куртку и бабочку, какую носят художники. Но руки, смахивающие на лопаты, да опущенные углы рта придавали ему вид такого человека, каким он и был: полицейского, ставшего директором‑распорядителем.
Янне затормозил большой форд. Тарн неуклюже выбрался из машины, мне удалось вылезти вслед за ним, не треснувшись ни обо что головой.
Вильфред Сандберг поздоровался с нами, профессионально принюхиваясь. Ну ясно, алкоголь.
– Войдем, пожалуй, внутрь, – сказал он поставленно ровным голосом. Ростом он был на полголовы выше меня и путь нам прокладывал, выставив вперед подбородок.
Кабак располагался в полуподвале, где раньше находился склад. Я как‑то раньше бывал тут – ресторан крестьянско‑тирольского стиля. Тележные колеса под потолком, полки, уставленные начищенными медными котелками, деревянные поварешки на столах. Единственно, чего не хватало, так это официантов, которые бы пели с горловыми переливами.
При входе обычный шведский вестибюль, обитый фанерой и ДСП, с дверями, открывающимися не в ту сторону. Дальше – обычный шведский метрдотель, который приходит в движение лишь тогда, когда видит что‑то ему неугодное.
– Кого я вижу, уж не господина ли редактора Тарнандера? – кисло поздоровался он.
Тарн удивленно взглянул на стоявшего перед ним жирного мужчину в длинном метрдотельском одеянии.
– Вы не помните меня, господин редактор? – настаивал занудный голос. – После заседания в Клубе публицистов вы в «Черном ангеле» учинили скандал... и... да вы вроде и сегодня уже сделали почин?
Он приподнялся на цыпочки, принюхиваясь.
Сидевшие за ближайшими столами начали поворачиваться к нам.
Тарн стоял перед жирным метрдотелем бледный, ничего не говоря. Я уже повернулся, чтобы уйти, но тут меня оттеснили.
Вильфред Сандберг, чуть наклонившись над метрдотелем, взял его не торопясь за лацкан двумя пальцами. А другую руку сжал в кулак и поднес его коротышке под нос.
– Ну, ты, – глухо проворчал он, – понюхай лучше вот это.
Потом развернул метрдотеля и подтолкнул в сторону кухни. На мгновение мне даже показалось, что он вот‑вот хлопнет его по заду.
А потом прошел к столику у окна и обернулся, потирая руки.
– Это, конечно, забегаловка. Но и единственное место в Швеции, где подают настоящий венский шницель.
Он смял красную бумажку с надписью: «Стол зарезервирован» и швырнул ее в пепельницу. Мы уселись, он перегнулся через стол и спросил меня:
– Что с тобой стряслось?
Я пожал плечами.
– Это имеет отношение к охранным компаниям.
У него было лицо настоящего полицейского – такое, что улыбается только во время отпуска, да и то за границей. Сейчас на нем всего‑навсего появилось несколько морщинок возле глаз. Большего проявления радости он продемонстрировать не мог.
– Тарн, – небрежно сказал он, вытряхивая сигареты из пачки, чтобы угостить нас, – может, ты хочешь прогуляться?
Но Тарн плотно уселся рядом со мной.
– Краса и гордость «Утренней газеты», – сказал он мрачно. – Мы самая ее выдающаяся команда. В общем, остаемся.
Официантка в австрийском национальном костюме нерешительно подошла к нашему столу. Вильфред Сандберг поднял палец, размером с банан:
– Три шницеля. Три больших пива, крепкого. Три кофе и счет. – И продолжал, даже не взглянув на нее: – Тарн, ты рассказал своему коллеге, кто я есть?
– Вилле – директор‑распорядитель «Службы безопасности», – проговорил Тарн. – Он был при Бертцере руководителем операций в «Сентинел». Конечно, еще раньше он работал в полиции. Мы знаем друг друга... уже черт знает сколько времени.
Я сидел молча, ожидая продолжения. Но дальше стал говорить Вильфред Сандберг:
– Я слышал, что вы копаетесь в деле покупки «Сентинел».