Мы неуклюже, как два связанных щенка, протопали по узкой лестнице иммигрантского жилья. Голые цементные полы, небрежно сваренные перила, драные коврики у дверей, запах чеснока, сельдерея и сигарных окурков.
– Не смотри на таблички с именами, – пробурчал Зверь с раздражением.
Ну, теперь‑то уж он точно обманул всю полицию безопасности. Открылась дверь.
– Ola, Ricardo!
Мой хозяин – на эту ночь – был маленький и мускулистый мужичок. Быстроглазый, со здоровенными волосатыми ручищами.
– Ola, Bustos! – заорал я и захохотал.
Ну и сел же Зверь в лужу! Мистический хозяин квартиры – да это же мой старый дружок из Мадрида!
За спиной Бустоса кричали и прыгали ребятишки в пижамах. Он же изучал мое истерзанное лицо.
– Где это его так? – спросил он на пулеметно‑быстром испанском. – С легавыми играл?
– За ним гонятся! – В низком голосе Зверя звучало удовольствие.
Он взял меня за плечи и улыбнулся своей ослепительной улыбкой. И сказал Бустосу:
– Понимаешь, он бегун.
– Беглец, – кисло поправил я.
Было утро позднего шведского лета, один из тех дней, когда вдруг вспоминаешь, что на зимних шинах надо сменить шипы.
Поеживаясь от холода, я торопился к станции метро в Акалла. Я шел в толпе девушек, работающих по скользящему графику, и сторожей складов. Ступив на дергающийся и гремящий эскалатор, я оглянулся. Бледные лица казались желто‑зелеными в неверном сиянии потрескавшихся ламп дневного света.
Чернокожий парень в билетной кассе просветил меня насчет моей дальнейшей жизни. Он сказал мне, коренному стокгольмцу, что от Центрального вокзала до Риддархольмен мне надо ехать на 53‑м автобусе. Я был потрясен тем, что сам не знал этого, и надеялся, что в Стокгольме много таких, как этот, из Сенегала.
В вагоне подземки светила только половина лампочек. Схемы станций были сорваны, подушки сидений вспороты, а стены и потолок покрыты надписями.
Полчаса спустя я сидел в автобусе. Холодное солнце вытягивало длинные тени вдоль фасадов с их грязными рекламными щитами. Водители гудели друг другу, в наказание за никому не ведомые прегрешения.
И вдруг столица Швеции показалась мне такой дешевой – дешевой на манер Хьюстона, или Лагоса, или Сантьяго‑де‑Чили.
Захламленные, шумные города, которые и сделаны‑то для того, чтобы их употребляли как кому вздумается, и которые каждое поколение перелопачивает, подгоняя под свои слепые потребности. Города без определенного облика, ведь деньгами уюта не измеришь.
Города, где действует лишь одиннадцатая заповедь: греби под себя – и будешь иметь.
Я вылез из автобуса перед Риддархюсет и не торопясь перешел через мост к Риддархольмен. Ветер трепал мою тонкую одежку, а солнце не грело, только слепило.
Большой серебристый «БМВ» уже стоял на террасе у воды. В машине была только она.
Чуть подальше, у самого края набережной, остановился фургон пожарников – точнее, их водолазов. На волнах качалась резиновая лодка, рядом отдувались два аквалангиста. На берегу они приготовили завтрак – кофе в термосах, бутерброды в корзине.
Я кивнул ей и прошел мимо.
Свернул на стоянку, посмотреть – нет ли там какой машины со ждущим чего‑то водителем. Никого. Вернулся к ее машине, открыл дверцу и сказал:
– Ты что, вместо Гугге прихватила пожарников?
– Садись, – рявкнула она, совсем как собаке.
Я послушался.
В машине было уютно, тепло и удобно. Радио тихонько выпевало какой‑то дикси‑шлягер.
– Чего тебе надо? – раздраженно спросила она, глядя в сторону, на пожарный фургон.
Черные волосы были подняты и заколоты в большой узел на затылке.