Все мое внимание и силы уходили на то, чтобы удержаться на сиденье. Но в какой‑то момент я оглянулся и поймал картинку: на дороге, с которой мы съехали, стоит машина. Большая. Белая. Вроде форд. Наверняка Тарн.
– Вот дьявол, – ругнулся я.
Береза – самое красивое дерево в мире.
Я не произнес этого вслух, ибо тогда бы мне сразу повесили на шею какой‑нибудь куст, благодетельствующий пампасы своими плодами.
Мы протряслись через смешанный лес, где березовые стволы отсвечивали под лучами утреннего солнца. Кое‑где листва уже начала окрашиваться по‑осеннему. Зверь осторожно крутил баранку, пробираясь между камнями и пнями на еле заметной дороге.
– Все это, – сказал я, – весь этот лес – только ради лисичек!
– Que?
– Единственное, на что он годится. Десятками километров, по всей Швеции. Бесконечные, влажные, холодные леса, что годятся только для одного: лисички собирать.
– Que?
– Ну да, – сказал я, – десятки километров, и ни одного кофейного автомата.
Зверь пожал плечами. С юмором у него было так себе.
– Остановись и выключи мотор.
Мы спустили стекла и прислушались. Синица поблизости. Вороны чуть подальше. Холодный утренний ветер. Больше ничего.
Зверь завел мотор. Поехали дальше. Еще всего лишь несколько сот метров, и он сказал:
– Смотри, вон там!
Увидеть это смог даже такой следопыт, как я, рядовой охотник – до ночных клубов.
Свежие следы соскальзывавших вбок колес говорили о том, что тяжелая машина только что свернула на неширокую дорожку, которая вела к какой‑то летней идиллии под названием Бьоркбакка – так было написано на указателе.
– Давай дальше, – сказал я. – Проедем мимо. Остановимся, лишь когда они не смогут нас услышать.
Сотни метров оказалось достаточно. Дорога выходила к полю и упиралась в легкие воротца. Мы нашли укромное местечко за кустами для «пежо».
– Vamos. – Зверь осклабился и потянулся.
Он открыл моряцкий мешок, пока я рылся в своих фотоаппаратах. Я зарядил маленькую «лейку» и насадил на нее быстро снимающийся объектив. Сунул в карман несколько пленок.
– Готов? – спросил я Зверя.
Ну конечно же, Зверь был готов. Он был готов к новому вторжению в Нормандию. В одной руке он держал обрезанный дробовик, в другой – трехфутовый machete. За спиной был засунут нож, а через плечо висело bola, аргентинское кожаное лассо с шарами.
– Mamma mia, – сказал я.
Он белозубо улыбнулся.
– Дай сюда дробомет, – сказал я.
Он послушно протянул мне пушку, заряженную солью. Скорее всего он меня обманул и дробовик взял, чтобы поторговаться со мной.
Мы пошли сперва по дороге, а потом поднимаясь на бугор, до Бьоркбакка вряд ли было далеко. Частные дороги – дорогое удовольствие. Зверь шел впереди. Он шагал широко, беззвучно по мху, избегая наступать на сухие ветки и отдельные камни. Я шел, пыхтя, за ним.
Вдруг Зверь остановился и подозвал меня жестом, указывая на что‑то между стволами деревьев. Вот она, идиллия.
Банальная идиллия. Красный домик с белыми углами, красный нужник в таком же стиле и еще маленькое строеньице – дальше в кустах. Даже автомобили были под стать этой шведской буколике. Черный «БМВ» и серая «вольво», которые стояли наготове с открытыми дверцами.
Идиллия, как многое другое в Швеции. Но с небольшим отклонением.
– Тут по меньшей мере пятьдесят миллионов крон, – шепнул я Зверю.
Он предостерегающе поднял руку.
Из дома вышел человек. Он был рыжий, одет в джинсы и белую рубашку. Мик, ирландец. Он обошел «вольво», крикнул что‑то тем, что были в доме. Ему эта идиллия не нравилась. Было ясно видно, что ему хочется поскорее отсюда смыться.