Пусть я кусочек воли Творца, народа, угла,
прочих ревнивых чудовищ.
Пусть презренно мало-конечно
мое пространство-время.
Пусть унизительно раздет-распят
под всеми прожекторами пониманий,
разоблачен-приколот
всеми квантовыми наблюдателями.
Спрячусь в сверхмалое,
сожмусь до подпланковости
в пыли осколков стенок сосудов,
в менее чем точку и спасу мой Страх.
Зато этот последний периметр будет только мой.
И когда при финальной Нормализации
повезут во всех вагонах мира
(со стариками, детьми, давно умершими
и с задолго неродившимися)
в последний Освенцим путем ли страданий,
путем ли добровольным,
притаюсь в глубине множественности
и меня ну и не заметят в помпезной глобальности
Суда. И уже неважно, кто я пылинка ли, искорка
или сама беглянка Шехина.
Сохраню жемчужину первого Страха,
первоотделенности, Akarat haRa.
Ну а если Он хорош,
пусть встретит меня в моем бесконечно малом.
Безоружным и не всесильным,
стариком-создателем, готовым наладить наши
отношения.
Пусть откроет мне тайну Страха,
и это будет справедливо.
Заклиная, трепещу
Но не перед Словом
и прочей утварью делёжки понимания.
А перед неокольцованной материей,
перед неповторимостью самих явлений,
пронизывающих, струями горящих анаконд,
скорлупу вторичных сущностей.
Извлечь исходное дрожащее ощущение
из чрева представления.
Трепещу и получается Крик,
похожий на Слово.
Париж, 1970-е
73-76
Стать взрослым невероятное расширение
возможностей поиграть.
Робинзон Большого Взрыва своей души.
«Реальность» выносит на берег людей и предметы,
черепки причин и ящики следствий.
Что есть душа существа?
Точка ли контроля в мозгу,
точка ли хрупкости в сердце?
Седалищный ли нерв, по запрету есть именно его?
Центр ли тяжести, плотности, ярости?
Потеря ли веса после смерти,
частота ли магической волны?
Отражение сверх-существа, эхо первого грома?
А, может, просто мечта её иметь.
Прислушаться
и за шорохом мыслей и визгом эмоций
услышать далёко-внутренние тамтамы:
вздергивающую каденцию своей Первопричины,
всеопределяющий ритм пружины себя.
Не могу убить даже насекомое.
Не по морали, а по ужасу точного момента смерти.
Когда выплеснется жидкость сложно-белого цвета
(усредненный кофе-с-молоком Вселенной?),
освободится душа,
ища куда вселиться/отомстить,
или она начнет неудержимо расширяться
в цунами Большого Взрыва.
Убежать, как в детстве прыжок в назад,
на рельсы с медленного Омск-Москва
из эвакуации
как колобок рассыпаться.
Может, надеялся, что поймают, вернут,
ввернут в теплое жизневлагалище,
семью, сому, семя, племя.
Но никто даже не укусил.
И вот что-то замедляется скорость, ускорение
или тоньше, более высокая их производная
и медленно поворачиваю голову.
Или ветер с Океана уравнял прыжок.
Задолго до эмиграции из Москвы
я эмигрировал из большого и малого народов в
Науку-как-страну.
«Отечество нам Царское Село.»
Никогда не пожалел об этом,
и не только потому,
что здесь люди и порядки лучше.
Здесь лучше воздух, климат, почва,
вся физическая география,
и именно в этой земле лежат
все тысячи поколений моих предков.
Племена и их кучи, сплетённые в государства,
ведут себя как опасные подростки.
Можно, конечно, в них «только верить»
А если нет, то ох как боязно прошныривать
между лапами этих неповоротливых
динозавров,
ожидая астероида-спасителя.
Впрочем, были и светлые минутки,
скажем, пещера Бломбос, Афины при Перикле,
Китай при поздней Чжоу, Самарканд при Улугбеке,
Флоренция при Лоренцо Великолепном.
Когда интеллигенцию
сдвигали с 3-его круга власти во 2-ой.
Когда, например, Аристотель, император знания,
учил Александра, императора пространства.
Но мне уже не увидеть такой минутки:
прочная ночь кругом.
Моя надежда-спаситель,
свеча во тьме виртуальное племя,
заложники и прародители будущего:
читатели Википедии
и трогательные фанаты знания
её анонимные авторы.
На стыках литосферных плит,
ревнивых орденов
московских 60-ников, парижских intellos,
токийских edoko,
математики и еврейства
свил я свое пугливое гнездо.
Защищаясь каждым от абсолютизма других.
Каждое из всеучений дает силу перетерпеть,
но только в обмен на верность.
Я должен и верен каждой из этих глыб сознания.
Все мои коктейли из этих элементов.
Но прав, прав только ветер, tohu wa-bohu.
Хорошо обучить математике
это вздыбить мозги для небесных прогулок,
корнями вверх,
почти без оглядки на цензуру правдоподобия.
Это и есть Гуляй-Поле, где решение задачи есть
только повод
перепоставить ее,
разве что круче взнуздав условия.
Души куются уже не семьями,
а ударами определяющих встреч/книг,
кометами сознания мастеров,
чеканящих личный рисунок смысла
как кратеры планеты или шрамы кашалота.
Мои отцы-основатели, имена-заклинания:
Волошин, Эредиа, Уитмен, Рильке,
Сервантес, Свифт, Кафка, Оруэлл,
По, Уэллс, Шекли, Дик, Лем;
Хайям, Руми, Сведенборг, Лурия,
Шолем, Жаботинский, Спиноза;
Паскаль, Ницше, Фрейд, Винникот,
Кеплер, Лейбниц, Вороной, Эрдёш;
Лоренцо Медичи, Леонардо да Винчи,
Диего Деза, Колумб, Альфред Уоллес.
Брызги с этих комет смешались во мне
в неповторимой пропорции.
Только в этом моя единственность.