Это письмо белело на дне почтового ящика, как флаг с просьбой о капитуляции. Она открыла дверцу, осторожно, словно боясь обжечься, взяла в руки конверт. Обратного адреса не было. Она стала лихорадочно вскрывать его еще на лестнице, быстро выхватила глазами первые строчки: «Милая, ты чудесная, добрая, но нам нужно расстаться» Не веря глазам и не до конца понимая смысл написанного мелким, быстрым его почерком, она ещё раз заскользила взглядом по строчкам, которые вдруг закорчились, заухмылялись и пустились в какой-то сумасшедший пляс, то расплываясь, то вновь чётко проступая на бумаге. Женька села на стул и, обхватив голову руками, вдруг завыла по-бабьи, в голос, причитая и раскачиваясь из стороны в сторону.
Что? Что случилось? из кухни выбежала мама, заметила белеющий на столе листок, взяла его, поднесла поближе к глазам
Ну и что? спросила тихо. Что ты так из-за этого кричишь?
Она брезгливо ткнула пальцем в письмо.
Что? Что случилось? из кухни выбежала мама, заметила белеющий на столе листок, взяла его, поднесла поближе к глазам
Ну и что? спросила тихо. Что ты так из-за этого кричишь?
Она брезгливо ткнула пальцем в письмо.
В это время тяжелый комок на дне Женькиного желудка ожил, стал подниматься кверху, подступил к горлу, и она всё-таки отпустила его на волю.
Я беременна, сказала и удивилась: это же так легко. Слова, долгие дни жившие внутри неё и наконец обретшие свободу, словно открыли невидимые шлюзы, и потоком хлынули слёзы. Она плакала, как в детстве, задыхаясь и икая, растирая руками слёзы и сопли по лицу и жалобно приговаривая: «Мама, мамочка»
Замолчи, приказала мама. Не вой, не из-за чего. Когда я умру, тогда будешь так плакать.
С этого дня Женькина жизнь словно спрессовалась в одни сплошные уговоры родственников, сменявшиеся угрозами («Нужно идти к его родителям, всё рассказать», настаивала мать, а отец отмалчивался, лишь под кожей на скулах резче проступали желваки да руки мяли очередную сигарету, так и не донесённую до рта), и собственные смятенные поиски выхода, складывавшиеся в воспаленном мозгу в какие-то совсем уж фантастические картины: пойти и застрелить его из пистолета или самой наглотаться таблеток и умереть. Женька так ясно представляла себя в гробу, красивую, молодую, всю в белом, что начинала снова в голос рыдать, оплакивая собственные похороны. Мать предусмотрительно, каким-то своим особым чутьем догадывавшаяся о причине новых рыданий, спрятала от Женьки все колюще-режущие предметы и лекарства, мало-мальски имеющие отношение к снотворным и успокоительным, а уходя на работу, запирала дочь на ключ. Женька слонялась по квартире непричёсанная, в ночной рубашке, опухшая от слёз, бессмысленно прикасалась к знакомым с детства предметам, ощупывала их как слепая, подходила к телефону, снимала трубку с рычага, слушала длинные гудки и удивлённо клала трубку обратно. Мише она звонить пыталась на другом конце провода никто не подходил к телефону. Потом перестала набирать знакомый номер, подумала: а что она у него спросит почему ты меня бросил? Скажет о беременности? И услышит в ответ: «Как порядочный человек»
Однажды мама вернулась домой довольно поздно, долго сидела в коридоре одетая, а потом, устало разматывая шарф, проронила:
Я ходила к его родителям
Женька замерла. Она ждала продолжения, как ждёт приговоренный к смерти указа о помиловании, который зачитывают прямо на эшафоте за несколько минут до исполнения приговора.
Они сказали, что Миша бросил институт и уехал куда-то на Север. О твоей беременности никто ничего не знал Ты что, даже ему не говорила?
Женька молча покачала головой. До неё с трудом, как сквозь толщу воды, доходили слова, сказанные матерью. Уехал на Север? Зачем? А она? Ах, да «Нам надо расстаться» Мысли путались, сталкиваясь друг с другом. Пространство вокруг словно сузилось и смялось, как лист бумаги, бума
Как мать успела её подхватить, она уже не видела. Очнувшись, не поняла, что произошло, попыталась резко сесть и вдруг почувствовала, как в животе что-то мягко шевельнулось, скользнуло вниз, потом вверх, потом угнездилось где-то посередине и затихло. Прижала руки к животу, посмотрела на мать совершенно сухими, запавшими глазами и тихо сказала: «Заяц в детстве не труслив».
Она проснулась первой. Тимка заворочался через несколько секунд, зачмокал губами и высунул из-под одеяла розовую пятку. Женька быстро пробежалась по ней пальцами.
Вставай, соня!
Пятка дёрнулась, исчезла под одеялом, зато показалась взлохмаченная Тимкина голова и заныла:
Ещё рано!
В самый раз! пропела Женька и, ухватив сына за тёплую ногу, стала щекотать и щипать его круглую попку, залезла под майку, забегала быстрыми пальцами по спине массаж, массаж! а он вырывался, хохоча и взбрыкивая ногами, как норовистый жеребёнок. Потом она поставила его на пол и легонько шлепнула пониже спины: «Быстро умываться!», а сама, накидывая халат, побежала на кухню, шмякнула на конфорку чайник и заглянула в ванную там было подозрительно тихо.
Не филонить! погрозила пальцем застывшему у раковины Тимке. Чисть зубы и бегом на кухню!