«С Борькой мы не целовались!» догадывалась Женька, и эта разница перевешивала чашу весов в пользу Миши. Дальше всё произошло быстро и буднично. Его родители отправились в санаторий, квартира была в их распоряжении, они собирались в ней шумными компаниями в основном это были Мишины друзья пили вино, слушали до жути модных в те годы, сладкоголосых Smokie, умудряясь попутно чертить какие-то чертежи, сдавать коллоквиумы и курсовые. Версия, придуманная для мамы, критики не выдерживала, но какое-то время срабатывала: она живет в общаге, у Вики, по её лекциям готовится к зачетам. В последнюю ночь перед приездом родителей они наконец-то остались одни, налепили пельменей, пили отцовский коньяк из специальных широких рюмок, и Миша учил Женьку согревать напиток в ладонях. Потом они оказались на диване, и что было дальше, Женька помнила плохо. Она словно плыла по волнам, они иногда перекатывались у неё над головой, и тогда она начинала задыхаться, а когда выныривала, пыталась нашарить ногой дно, и это ей не удавалось. Бездна пугала её, и от страха, наверное, в животе стал расти большой колючий ком, и когда он взорвался, внутри сделалось звонко и пусто, только осталось сердце, потому что его было слышно так, будто оно превратилось в молоток и лупило что есть силы в грудь.
Женька сжалась в комок и заплакала. Ей стало так жалко своих ожиданий и предчувствий чего-то необыкновенного, которые больше не были чем-то заманчиво далёким, а проявились реальностью, грубой и чётко очерченной. Женьке не понравилось тонуть и захлёбываться, она не любила, когда под ногами не было дна, которого в любой момент можно было коснуться, встать и стоять, зарываясь ногами в песок так, что никакие волны тебе нипочём.
Детский сад, пробормотал Миша и закурил сигарету.
Женька сжалась в комок и заплакала. Ей стало так жалко своих ожиданий и предчувствий чего-то необыкновенного, которые больше не были чем-то заманчиво далёким, а проявились реальностью, грубой и чётко очерченной. Женьке не понравилось тонуть и захлёбываться, она не любила, когда под ногами не было дна, которого в любой момент можно было коснуться, встать и стоять, зарываясь ногами в песок так, что никакие волны тебе нипочём.
Детский сад, пробормотал Миша и закурил сигарету.
Ты меня любишь? спросила вдруг Женька, сама не понимая, зачем.
Да, ответил он, не повернув головы, словно губы его утверждали одно, а глаза другое, и посмотрев в них, можно было сразу определить, правду он говорит или лжёт.
Заяц в детстве не труслив, чётко сказала Женька, глядя в стену и запоминая рисунок ковра, как сложную формулу перед экзаменом.
Что? Ты о чём? он забеспокоился и попытался повернуть её лицом к себе. Она подчинилась он улыбался, и по его глазам уже нельзя было прочитать ни правды, ни неправды.
Всё в их отношениях будто бы осталось по-прежнему. Тот вечер они не вспоминали, встречались то у Женьки дома, то у Миши, ходили в гости к друзьям, в кино, на концерты. Как-то Миша обмолвился, что собирается летом в стройотряд, заработать денег. «На кольца», добавил уточняюще и посмотрел на Женьку.
Ты мне делаешь предложение? вскинула брови она.
Ага, засмеялся он. Как порядочный человек.
А если я откажусь?
Стоит ли? Мы будем счастливы и умрем в один день, и он снова умело запечатал её губы своими, и снова какой-то вопрос так и повис в воздухе и растворился в нём без следа.
Женьке чего-то не хватало в их отношениях, она всё время была настороже, как заяц в лесу, полном охотников и собак, и пыталась внутренним зрением поймать неуловимо ускользающий момент чужого лукавства. Ей это не удавалось, всё, как в детском калейдоскопе распадалось на мелкие стекляшки, и она покорно подчинялась более сильной воле, как в захваченных противником городах люди вынуждены подчиняться оккупантам. И удивлялась своей покорности.
Прошел ещё месяц. Он был никаким. Она так же мирно сосуществовала сама с собой, пока вдруг не обнаружила, что не всё-то в ней и ладно. Женька лихорадочно покопалась в памяти, кое-что подсчитала, охнула про себя, но решила в панику не впадать и никому о своих подозрениях не рассказывать. Мише в том числе.
А он приходил всё реже, отговариваясь делами на факультете, отводил в сторону глаза, и Женька опять не могла прочитать в них ту правду или неправду, которая ей не предназначалась. К концу второго месяца она жутко похудела: не от того, что её тошнило, и она мало ела, а, как ей казалось, от тяжелых, мучительных мыслей, которые заполняли не только голову, но и желудок, подступали комом к горлу и всё никак не могли оформиться в те слова, которые наконец-то вырвутся наружу и облегчат её существование. Женька скажет их ему и услышит в ответ Что? «Как порядочный человек» Она испуганно прижимала к губам кулачок, словно заталкивала назад рвущиеся наружу фразы, давилась ими, загоняла назад в желудок, и они тяжелым комком сворачивались где-то на самом дне.
Что с тобой происходит? настойчиво спрашивала мама.
Женька улыбалась, говорила что-то про тяжелые курсовые, уходила в свою комнату и там совершенно беззвучно ревела, ненавидя себя, свой живот и того, кто там уже находился.