Чтобы он перестал так много привлекать к себе внимания и затерялся в толпе. За ним наблюдали не только мы с тобой, Эдик кивает головой в сторону трех людей, стоящих неподалеку.
Мы добираемся до моего дома в молчании. Эдик больше не продолжает свою лекцию, а я не спрашиваю.
Квартира отчего-то кажется мне не родной. Темнота в коридоре заставляет почему-то бояться, хотя я и сама не могу объяснить причин этого страха. К тому же я не одна, рядом Эдик, который как-нибудь да сможет защитить меня от нежданных гостей.
Скидываю кеды и прохожу на кухню мыть руки и ставить чайник, чтобы немного перекусить.
Одежду мне выделишь? спрашивает парень, вешая забрызганное кровью пальто на крючок.
Есть папина рубашка, могу одолжить, но вот куртку ты не получишь, иди, отчищай свою, живучий гад.
Хочу тебе напомнить ты такая же, парень ухмыляется и отправляется в ванную.
Чай черный будешь?
Белый, я расист, отвечает он мне из ванной.
Значит, горячей водой обойдешься, но все равно наливаю ему чая, хоть и зеленого, помню, как Крис говорила, что он пьет только его.
***
До дома Бориса мы добираемся к восьми вечера. Могли бы и раньше приехать, но Эдик убил все силы, чтобы отговорить меня от этой затеи. Только я не сдалась. А еще побоялась прятать папку дома, поэтому снова тащила ее с собой, но на этот раз не в руках, а в рюкзачке.
Мам, открой, пожалуйста, я опять ключи забыл, тянет Эдик в домофон, наугад набрав номер квартиры. Замок пищит и пропускает. Почему они все настолько доверчивы?
Лифт не работает, приходится пешком добираться до шестого этажа. Я почти не устаю, а вот Эдик плетется сзади, стараясь отдышаться на каждом пролете.
Ты ведь исцеляешься, так исцелил бы себе легкие, чтобы они дышать могли лучше.
Так не в этом дело, прерываясь на глубокие вдохи, отвечает он и опирается на перила. Новые, старые, не важно. Их разрабатывать надо, тренироваться. А я почти все время дома провожу.
Набравшись храбрости, я нажимаю на дверной звонок, так сильно вдавливая кнопку внутрь, что палец начинает белеть. Дверь открывают почти сразу. На пороге женщина в домашнем голубом костюме.
Вам кого? она тушит сигарету в пепельнице, стоящей на комодике и тщательно осматривает нас.
А Боря ведь здесь живет, да? старательно улыбаясь, интересуюсь я.
Борюсик, к тебе пришли! орет она так громко, что закладывает уши.
Кто там мам?! И я просил никогда меня так не называть! доносится мужской крик из другой комнаты.
Иди сам посмотри! Я их не знаю! мы переглядываемся с Эдиком и стараемся выдавливать доброжелательные улыбки. С каждым новым криком делать это становится все сложнее.
После еще пары окриков с матерью, Борюсик выходит к нам. Ему где-то около двадцати пяти тридцати. Уже какой-то обрюзгший, низенький, с недельной щетиной на лице и в растянутых майке и трениках.
Че вам? так же, как и его мамаша, он окидывает нас оценивающим взглядом. А затем, словно что-то вспомнив, прищуривается. Я вас знаю, да?
Нас прислал Иннокентий, говорю я тихо. Он сказал, что вы сможете мне помочь.
Борюсик испуганно смотрит на нас, а затем порывается закрыть дверь, но Эдик подставляет, и дверь бьется о нее. Я больше с ним не работаю. Говорил же, чтобы оставили меня в покое.
Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста! Я не хочу понять, почему я помню о своем прошлом одно, а мне говорят совершенно другое. Мы такие же, как ты! Правда!
Борюсик еще раз пытается захлопнуть дверь, но Эдик принципиально не убирает ногу.
Я не буду вам помогать. Иначе они узнают. Они найдут меня и заберут. Или еще хуже убьют. Я, я обычный. Нормальный. Я не такой, как вы, жирок на подбородке у Борюсика трясется, глаза кажутся влажными. Он что, расплакаться собрался?
Слышишь, ты, маменькин сынок? Мы не уйдем отсюда, пока ты не вернешь нормальные воспоминания этой девушке, Эдик ухитряется схватить за грудки парня и встряхнуть его.
Я ей ничего не менял! Никогда вообще не видел! Отпустите меня, пожалуйста, бормочет он. Иначе я буду кричать!
У нас есть другая информация.
Борюсик сдается. Он тяжело вздыхает и приглашает нас войти в квартиру.
Его комната напоминает свалку. Кровать, пол и остальные горизонтальные поверхности заставлены грязной посудой и пивными банками. Грязные вещи разбросаны в хаотичном порядке. И душок в комнате стоит соответствующий.
С матерью живет, а такое ощущение, что один, Эдик показательно зажимает нос пальцами и ногой скидывает обертки от чипсов с кровати. Садись, я почистил.
Я присаживаюсь на краешек.
На меня сегодня столько свалилось! начинаю я. Мне сказали, что я до шести лет училась в школе для детей-индиго. А потом меня удочерили. Но я помню, как ездила с родителями на раскопки. Каждый год. У меня были друзья среди детей археологов. А Иннокентий Алексеевич сказала, что мне просто заменили воспоминания. И вы можете с этим помочь.
История получилась какая-то сумбурная, смазанная, но Борис вдруг расплывается в улыбке.
Маруська? Это ведь ты, да? Я смотрю лицо знакомое, я только удивленно хлопаю глазами. Он меня знает, а я его нет. Да, я помню, как менял тебе воспоминания. Было весело. Мы смотрели фильмы о раскопах, я читал тебе книги. Мы хорошо тогда сдружились, хоть тебе было лет шесть, а мне двенадцать. А потом они тебя забрали. Скажи, ты меня не помнишь?