Свои обжигая руки
и капая слезным воском,
я сердцем услышу звуки
твоих роковых вопросов.
И даже не видя взгляда,
который горит укором,
я знаю прощать не надо
Я знаю поймешь не скоро.
Весна
Зачем пришел на землю синий март?
такой пронзительный, как небо на закате.
Зачем грачи сидят на снежной вате?
и время тихо пятится назад,
освобождая окна от гардин
ночной парчи на перекрестьях рамы.
Во мне таилось множество причин
для горечи. Но ты ждала не драмы,
а прежнего порыва нежных чар,
растаявшего льда противоречий,
той музыки, которая не лечит,
а вдаль летит, подобием луча.
Хочу опомниться, хочу тебя обнять,
но ты молчишь, не поднимая взгляда.
Мне кажется, что ты весне не рада.
Белесым инеем твоя мерцает прядь,
рука уперлась в бледную щеку,
в глазах непониманье и холод.
Ну что с того, что я уже не молод,
меня мечты неясные влекут
куда-то вдаль, вслед за полетом туч,
где солнцем переполнены границы
полей и рек. И где кочуют птицы
от леса до запруды горных круч
Ты раньше представлялась мне другой,
ты лед топила в самый лютый холод.
Я полон сил, я снова юн и молод,
а ты больна несбыточной тоской.
Уржум
Маленький город на снежном холме
солнцем мартовским обездвижен.
Зданье плюс здание, плюс храм в уме,
глыба гостиницы к центру ближе.
Рядом с городом издалека,
в сонных горах пробивая дорогу,
мутным потоком течет река,
пасмурный лес навевает тревогу.
Где тут истории новизна?
взлет и падение полной чашей.
Тихой капелью поет весна,
криком ворон отвечает чаща
Где-то на Сене стоит Париж
с башней, которая к небу ближе.
Но для уржумца милей Малмыж,
а ещё воробьи на крыше
серые. Точно такие, как наша жизнь,
где вечно ссорятся и дерутся,
руша привычные миражи,
верные долгу враги революций.
Родина Кирова, город музей,
лента дороги в узорах ям.
Красным окрашен судьбы мавзолей.
Белым сияет небесный храм.
Извини
Я тебе изменил, извини.
Ты опять оказалась права.
У тебя на плечах голова,
а в моей голове звенит.
Ты меня извини, извини,
в изменениях наша жизнь,
словно в лифте бегут этажи,
или это камень с души
Ничего уже не изменить.
Только там внизу, у земли,
где скупая проза забот,
ты опомнишься вдруг и вот
напоследок глоток любви
Я тебе изменил Укори.
Не гляди с ледяной тоской,
не ходи вдоль стены пустой.
Слов жестоких наговори.
Не люблю равнодушных глаз,
в них разбились мои мечты.
Кто там в зеркале? Это ты?
или свет погасшей звезды?
Извини меня, извини.
Я не понял твоих причуд.
Я не понял твоих причуд.
Ты в ночи улетишь в зенит.
Я вослед тебе прокричу:
«Извини».
Снег не растает, потому что в нас
есть холод отчуждения и тревоги.
И свет звезды, что никогда не гас,
исчез в конце ухабистой дороги.
Хотя пока мелодия звучит,
и барабаны ритм не потеряли
мы что-то видим в пасмурной ночи
между холмов спрессованной печали.
Звучит мелодия, петляет как река,
завет куда-то. Тихо плачут дети.
Блестит вода на веслах рыбака,
меж облаков закинувшего сети.
Ворона на сосне, как контрабас
солирует черна и одинока,
провозглашая полуночный час,
отмеренного для свиданий срока.
Привычно громко ухает сова,
ей эхо отвечает из долины.
И на венцах лавровая листва
шевелится от теплой середины.
Увенчанные славой и гусляры
с опаской прячут жалкие награды.
Пугает их приход чужой весны,
ломающей привычные преграды.
Детство
Всполохи жизни,
и судеб узоры.
Зимний мороз,
остужающий взоры.
Прелести мира,
который обещан.
Право любви
вместе с правом затрещин.
Детство узорное
в линиях рамы.
Серые здания,
мертвые храмы.
Лики незримые
в красном углу
Кажется,
я никогда не умру.
Чехов и Левитан
На путях, где пырей да ковыль,
подорожник, да пара берез,
Левитан из раздумий слез
созидает российскую быль.
Рядом с Чеховым и тоской
непростой и невзрачный пейзаж,
из которого если создашь
то не песню, а тихую боль.
Что же значат они для нас
в неуютных просторах Руси,
где в холодной ночи моросит,
альт играет и контрабас
Только Чехов и Левитан
этот сумрак могли понять,
эту ношу, что не поднять,
эту даль, что ушла в туман,
тайну эту,
или обман.
Россия
Непонятная для чужих племен
из тумана серого и мечты,
в платье белом или в огне знамен
появляешься на рассвете ты.
На поверхности ледяных зеркал,
где река, как небо в длину и ширь,
кто тебя бескрайнюю отыскал?
Кто поверил в сумрак твоей души?
Те, кому понравился блеск снегов,
скрип саней по полю издалека,
затерялись в дебрях из облаков
на ветрах, пронизывающих века.
На путях немыслимых, но прямых,
где по-птичьи громко звучат слова.
Наша жизнь обманчивый белый стих,
где от стужи кружится голова.
Квадраты
Каждый день просыпаюсь и, молча, смотрю за окно,
что там нового, или по-старому серо.
Две березы и ель под окном надоели давно,
только небо другое, а, впрочем, какое мне дело
до того, что творится в миру, драпированном в тюль
отчужденья с охранной системой заборов.
Где в горбатой стене дырки, словно от пуль,
от покинувших доски сучков,
от пронзающих душу укоров.