Резко стал взванивать телефон, как в детстве. Он тогда сходно слушал звонки и знал: мать скажет, что вызывают срочно в больницу, надо бежать уйдёт и вернётся с тортом. Ну, а отец, родивший его за сорок, так как на фронте был арестован и просидел лет восемь, вдруг улыбнётся и приласкает Кронов, взяв трубку, бросил: Здравствуйте.
«Фёдр Палыч! Вы извиныте, мы вам с утра, вёл голос не без акцента. Это риэлтыры Центръкомфорт. Вам слышно? Я пра квартиру. Вам звоню я, дирэктор. Вам позвонили мой заместитель, вы не паслушали. А мы фирма на рынке, знаете, долго, лет васемнацать. Лишь бы клиент был щаслив! Вы там богат? Курьер, да? Сколько зарплата? Дочка невеста, ей в инстытут, ей замуж. Ей ведь сэмнадцать, да? Обыщаю вам вам за трёхкомнатку дать трёхкомнатку на район Алтуфево. Или Куркыно? Выбырайте»
Хватит, встрял Кронов. Я не продам. Не майтесь.
«Ай, ты паслушай! Дагаваримся! сразу акцент усилился. Мы тебе две квартыры. Будет двухкомнатка и двухкомнатка мнэ в убыток! Новый машин дам; твой сильна старый, шины плешивый. Ладу-калыну. В Цэнтре какой район? Нэхороший. Дашу абидят»
Кронов прервал связь. Вот она, данность, или реальность. В доме второй этаж занял лорд спиртнапитков, водочник, он выдавливал прочих. Дом уникальный, дом двухэтажный в Е* переулке у Патриарших, дом эксклюзивный, многих прельщает. Есть жилец-силовик, но с ним легко не поспоришь, как спорят с Кроновым. Что, двухкомнатка и двухкомнатка? Сделка выгодна лишь на первый взгляд. Цены лезут вверх быстро. Кронов подумал, что, коль придёт нужда, дочь провалит экзамены, он уступит риэлторам, чтоб учить её в МГУ за деньги. Да, он продаст квартиру, пусть был в ней счастлив
В чём оно, счастье? Есть оно как субстанция, как платоновская идея? Кстати, отец его, психиатр из первых и академик, здесь поселился после отсидки. В это квартире счастье их рода. Счастья не будет, если он счастье это продаст.
Реальность, однако, давит.
Он подошёл к окну, вспомнив фразы звонившего, и увидел, что приткнутая к ограде вдоль Патриарших «двойка» (ВАЗ, «жигули») просела. Шины пробиты? Типа, «риэлторы» его учат? Ехать работать проблематично; он опоздает; а это значит ссору с начальством либо штрафные Стало тоскливо. Мир угнетения сказывается в психике как депрессия. У него куча хворей и, вероятно, где-нибудь пухнет рак И воздух донельзя пыльный. Пыльная буря?
Выгуляв Боя, старого таксу, пнув две пробитые шины «двойки», Кронов вернулся в дом, вынул деньги тысячу долларов, мзду за тридцать дней беготни его как курьера, также развоза грузов за МКАД по области. Вздумав с Дашей сходить в ТЦ, «to do shopping» к школьному балу, Кронов оделся, запер квартиру.
Дверь вблизи, распахнувшись, выдала мальчика лет шестнадцати и вслед крики: «Стой, олух!»
Здравствуйте, ляпнул мальчик.
Это был Саша, друг его дочери, одноклассник, кой был забыт ею в казусе с Волиным в январе на даче.
Здравствуй, Кронов кивнул.
У вас тишина всегда Мальчик брёл за ним и хромал: он был колченогим. «Бóтан», звался он Дашей; то есть он «умничал не по делу».
Ссора, замечу, может быть тихой, выложил Кронов.
Все, Фёдор Павлович, люди ссорятся?
Это сложный вопрос; не здесь его обсуждать. Я в школу, к Даше иду. Мне некогда.
А и я туда, бросил мальчик. Можно мне с вами?
Не возражаю. И, не желающий разговаривать, Кронов, шаг спустя, начал, видя большие пыльные шлейфы, висшие с неба; этот феномен три с лишним месяца наблюдали всюду: Все, Саша, ссорятся. Гераклит мнил, мир создан битвами всяких разностей; распря, дескать, отец всего. Это названо «диалектика» для придания вескости вечным распрям, что, мол, законны, ибо естественны. Но закон причинил нам смерть, вёл Кронов, вспомнив жену. Все спорят, бьются друг с другом вот и придумали, что война исток всего, что таков статус мира и что иному быть невозможно. Из-за чего война? из-за власти. Кто-то желает жить за счёт прочих.
Правда? Мальчик, в очках и хромой, шёл сбоку.
Кронов изрёк:
Да, правда. Это от разума. Разум делит мир на «не я» и на «я». Деление значит распри, антагонизм. Нельзя не бороться с внешним, что, если внешнее, то и злое либо, хоть чуточку, но не доброе; ведь себя не считают злом. Разум мнит, что он лучшая сущность, с прочим же можно и не считаться, можно насиловать это прочее. То есть разум и власть синонимы. Разум, то есть, диктатор. Нужно ли это? Вот в чём проблема. Кронов, помедлив, остановился, глянул на Сашу. Мы не абстракции комментируем! За набором суждений мучимый человек, поверь, а он хочет жить счáстливо, в синергии со всем жить хочет. Разум, напротив, жизнь осуждает и разделяет, дабы господствовать. Разруби жука на усы и крылья жук будет мёртв. Выходит, власть есть насилие, а оно калечит. Разум помпезно, с удалью шествует но куда? В мир смерти. В мир оковалков как в мир не связанных меж собой фрагментов. Разум всё делит с дней Демокрита, кто, вместо нимф и елен троянских, гекатонхейров, зевсов и сфинксов видел лишь атом. Что Демокрит сказал? Всё из атомов. А за ним Древний Рим с концепцией «разделяй и властвуй». Ныне вот атомное оружие; и мы ждём, чтоб оно разнесло мир в атомы. Расщепили жизнь, препарируют жизнь, цифруют и на компьютерах сводят в байты Жизнь, жизнь, цифруют! Как цифровать живое? Ставшее блоком цифр безжизненно. Жизнь и Бога не оцифруешь, Бог ведь Живой Мы были как Бог когда-то Сколько утратить нужно и заклеймить нестоящим, «злым», побочным, чтоб цифровать мир! выкрикнул Кронов. Начали избывать живое, переносить жизнь в цифру. Это свидетельство антипатии к жизни разума! Мы от истинных связей отгородились, выдумав, что они подрывают размежевание на «не я» и на «я». В итоге знаем только приёмы, чтó дали пользоваться вещами, употреблять их. Вот что мы знаем. В нас из того, кем были, вышел мутант с приросшей к некогда сложной, но и прекрасной сущности маской, спрятавшей под собой всё близкое предикатам иным, чем смерть.