я здесь опять с протянутой рукой
не проявляя царственного класса
стою в тепле
робею, как герой
узнавший чудище в любимой
«Ты не моя ты дьявол-мышь.
Тебя не взять мне грубой силой
и что же ты? Кричишь?
Молчишь?».
Она молчит, ей крайне страшно
«Герой могуч
я не отважна
куда мне против его плеч
поднимет руку и в ней меч
погибну тут же, не спасусь
прощай, герой
к Нему несусь.
Мои окна, их стекла
выходят на кладбище
там наше пастбище
массив моих телес достоин сожалений
я ухожу, я обойдусь без восхвалений
со стороны израненного грума
свою карету завещаю
тетке кума
Оливии
веселой, тощей шлюхе
понять бы напоследок, что тут в ухе
звеня, ревет
наверное, досада
от предвкушенья встречи гнуси
ада».
Остановитесь подо мной
дороги звезд и запустений
наш зимний брат избрал покой
у-ху, у-ху
то филин.
Он в удушье великой млечной переправы
и как мужчина
как блядина
ведет к вратам глухой заставы
их отворяет сонный страж.
«Я ваш.
Я их.
Но больше ваш
смотрите всходы
морковь, нарциссы, сельдерей
надстроить прахом свои годы
вы не желаете?
Смелей!
Не знает дочка ветер знает
пожарный лает.
На луну.
Пока не воет лает
дрожа, трясется
воспевает».
Птицы и те пишут песни
с желтыми листьями в рифме
там филин.
Нет.
Там чайка.
Сомневаюсь.
Там чайка и пингвин
отдавшие все перья
для босховских перин
«Я чайка. Вы, наверно»
«Ну, здравствуй. Я пингвин»
«Где филин?»
«Тут он, рядом.
Сковал беднягу сплин».
Не избежать и не укрыться
с утратой чувства не смириться
ты приставишь ствол к моему виску
я, сглотнув, скажу:
«Быть мне одному».
Если, уходя, не нажмешь курок
с радость пойму, как я одинок.
В нетрезвом исступлении
будучи только контуженым
меня не остановят
я ежечасно меняю очертания
не делясь мыслями
перегибаясь через перила
полдень и вино, на березе мышь:
«Эй, летучий глаз
почему не спишь?
Тревожные думы? Тупая судьба?
Проблемы с сознаньем?»
«Имеются, да»
«Выпить»
«Не буду. Вина? Никогда.
Стаканчик бы крови для сладкого сна»
«Моя подойдет?»
«Я знаю, не дашь.
Схватишь за клюв, затащишь в шалаш»
«В квартиру.»
«Плевать. Мне разницы нет
где и кому я пойду на обед»
«Тебя я не съем»
«Друзьям отнесешь?»
«Их не осталось
Что ты несешь?».
Он не ответил взвившись, пропал
слегка ниже неба
слегка выше скал
я их не вижу, но что с меня взять
стреляет жена
печалится мать
гребет на байдарке небритый спортсмен:
«Смотри, не смотри
в этом мой дзен.
Не проиграю, поскольку один
сегодня мечусь
между бешеных льдин»
«Льдин? Я не понял»
«Полно их, земляк
на каждой сидит огнедышащий рак
фыркая злобой, тянет клешни
а прямо под нами
горят фонари
в омуте болтанка
мамца! -рамца! -дамца!
буйный хоровод
фумца! пупца! -кумца!
прыгает кругами мертвый бегемот
ты поможешь детям, попросившим грош?
Или твердо скажешь
что их голод ложь?
Выйдешь ли с шарманкой, обокрав музей
веселить без меры
выгнанных гостей?
Как тебя проверить?
Чем тебя убить?
Кстати, ты не мог бы денег одолжить?
Мне немного надо
тысяч пять в рублях
на покупку кобры
с Гомми на паях
мы ее запустим Машеньке в постель
она наша Маша
хуже любых змей».
Свистопляска отлюбивших
больше, чем они нуждались
натыкает их на стены
заставляя плакать гены
обрученные с судьбою
о бессилии надежды
придать снежному покрою
резкий запах расставанья
с указателем на встречу
«Я вас всех зачеловечу!»
крикнул в форточку прохожий
скрывший крылья под рваниной.
Никто не спит он в власянице
пускает пробный ураган
обмочившись, рассмеявшись
вдовы, хрипы, скорбный гам.
Лукаво в камень обращаясь
с рукой не смеющей дарить
он, лишь зрачком перемещаясь
пребудет здесь, позволив быть
упадку сил и взмаху дверью
не виноватой, что слова
нас пригвоздили к отступленью
перед услышанным тогда
его танцующие пальцы
сыграют реквием живым