его танцующие пальцы
сыграют реквием живым
и мы, улыбок самозванцы
под этим взглядом догорим.
По солнцу бредет пьяный отрок.
О, да, конечно
придав изумления делавшим ставку
на здравость забвения.
Застав эти лица под сумрачной ношей
весна отгуляла капелью-святошей
и полегла, или скоро поляжет
против всех правил, но кто ее свяжет
если она захотела стереться
с жесткого диска поддельного сердца.
Отошлите подарки
позвоните Чайному Мастеру Никодиму
он свяжется с мавзолеем Мусы
дерутся лягушки, медлит заря
из животов торчат якоря
эхо сменило пароль
факир из Багдада не знал
Махмуд, приготовив запал
смотрит на бездну вещей
нужных ему просто так
чтобы магнитная высь
вжала всезвездный кулак
опередив разворот
его самомнения вспять.
Светом себя измерять
у ночи ходить в должниках.
«Лепешка?»
«Уран».
В траве и кролик, и туман
благородный грабитель
курит дурман
в гости к дядюшке Никодиму
очередь, как в желтый дом.
Блистая распахнутым ртом
на фоне погасших свечей
люди бормочут рефрен:
«Завтра мы станем мертвей
завтра мы станем мертвей
завтра мы станем мертвей».
Ветер грызет свой хребет
на его рукоятке псалом
«Желаю тебе столько лет
сколько ты сможешь стерпеть».
Между скелетами сеть
или просто гамак
мощи боксеров поют
для заключивших в нем брак
песню о грустной судьбе
меняя местами слова
чтобы лежащих впотьмах
осталось хотя бы по два.
Швырните меня в толпу
сбейте мной их прически
задавайте вопросы
продлеваю радость? Оттягиваю утро.
Водка, Лена, гадость
гнилостно и мутно.
Над нами с комарами ползает луна
мечется кукушка без любви
без сна.
Открой глаза.
Не удивляйся, не пугайся
с тобой, как прежде, я
невнятный рассвет
зола рок-н-ролла
дьячки не придут поднять меня с пола.
Сума нам
тюрьма
не помню за что, но ты обещала
разбить мне лицо
рукой? чемоданом?
Его собирай
зови меня джанки, ступай на трамвай
плати за проезд из отложенных средств
на беглый осмотр
удивительных мест
Пальмиры, Дамаска
колоннад, пирамид
тебя устрашает мой нынешний вид?
Бесят соседи?
Уныние гнет?
Включи телевизор
взгляни, как жует
резинку с нажимом чернявый амбал
похоже, он вряд ли когда-нибудь спал
в тесной ночлежке на Кедрова-стрит
качая копной:
«До сих пор не убит
я не опущен
не выперт под снег
довольно неплохо влачу я свой век
не трогаю слабых
от сильных бегу
и, может быть, скоро кого-то найду
бесспорно никак не среди голубых
хотя в их колоннах хватает святых
верящих в чудо
в повторный приход
распятого мужа
не искавшего брод».
Потусторонние тени перекрывают дорогу
удавленник скромно хихикает
на коленях запойного дьявола греется славный Иуда
торговля кипит. Бабы с тюками
краснея, потеют: «Ты, видно, не с нами
куда тебе жить в такие морозы
в наших глазах бывают и слезы
но мы не сдаемся
растим мы детишек
у нас с Васей трое
наверно, излишек».
преемник наивысшей благодати
великий Вася
бык-челнок, сказитель гангстерских историй
не мне говорить, кто из нас в точку
попал, не допив колоссальную бочку
с бренди, ликером
смесь принимаю
они в самом центре
я вновь, мама, с краю
ряжусь, усмехаясь, над нудным балетом
пожухлая прима
кончает минетом
«Он молодой постановщик Артур
мне, как одной из морщинистых дур
приходится брать
Что тут добавишь
на давних успехах
кашу не сваришь».
Глубочайший овраг, присевший в нем йог
волну в небосводе
если, выпивши, слег
тебе не поднять, не унять суету
с мыслью: «Элен!
Позвони. Я приду».
Через тебя я перелезу, позволив рыкать
мозгу-бесу
ты села перелистывать ноты?
Закрой эту глупую книжку.
Я помню полет валькирий.
Когда я кланялся щенкам
они доили ветер
сутулый стрелок прятал ружье
встретив их взгляд.
Я слышу полет валькирий.
Как слышу электричество
проходящее каменным громом
по дрожащему городу.
Я вижу полет валькирий.
Тонули в ужасе тени