Блокноты Гоа
Петр Альшевский
© Петр Альшевский, 2019
Блокнот 1
Что делать с дымом?
Расколотый панцирь-шанс, до бара «Дублин» сто метров, амплитуда бросков поражает насупленного.
По надвигающейся стене бегает свет подлунных фар.
Я настигаю отставшего пейзажного Кюхтеля, он задержался, чтобы и я был с людьми.
На поющую смертью не сворачивай, твоя улица проложена по костям несостоявшихся женщин, синих чулков.
Перебегай и кури.
У ананасов характер. Терминал А, сухой остаток наваждения хлещет сапера, на восемьдесят процентов почившего.
Не хватает денег на лосьон, на хор Сретенского монастыря.
В рабочей верхней одежде я бы интриги не строил.
Человек, передвигающийся широко, через три полосы, дорожный шов. Помышления о пышности. У моего мотоцикла отвалилось колесо, я продал его гниющей заживо Ариадне, на скорости она утрачивает причину проклинать Бога.
Для беленькой девушки-зайца я принес настоящего опрокидывающего пойла.
Ишвара пранидхана. Посвящение воли и действий Абсолюту. Катающий меня на скрипящей повозке Каролин Абролим не желал меня обобрать.
Цикл повторим.
Реющим флагам я салют и демонстрацию зада.
Чем я уперся в пол?
Набрал оливок и пошел закусывать.
Проскальзывающую иронию постящаяся Ироида пресекала кулаком по столу.
Мне предложили такси. Осведомились насчет сигареты.
Я подумал о дыме, людей в халатах я не учитывал, дым растворяется.
Дым кормит.
О щедрости и нравственности читал у Нагарджуны, московские таксисты обнищали, закапавший бензин взывает о спичке.
На Даниловском рынке сгрызли сушку, испеченную отступающим богоискателем Кондратием. В медленном танце измучился любивший побыстрее свалиться Тристан.
Кондратий поставил задачу, рухнувшим на колени, взывал к уцелевшему на Голгофе господину Х, укажи мне выход из кирпичного могильника, перекрой помои, вырабатываемые твоими церквями, за извращенное ими учение вырви их гнилыми зубами и закинь в космическую бездну на бесперспективные в контексте зарождения жизни планеты, я собираю газетные вырезки о бреде богословском и политическом, размышляю на надгробных плитах митрополитов и депутатов, мой порыв вникнуть во взаимосвязь небес и помоек длится лет тридцать пять, придя к заключению о родственном сходстве, мне жаль, но угомонюсь.
Длинные листья знают.
Меня валит набок.
Снаряжается Гаэтано.
Какая потрясающая музыка.
Видимо, эти чувства должны быть последними,
над нами Марс или дракон.
На Сатурн я не вылетаю, к изучению информации о климате только приступил, на ступеньках нарисованные розы, когда закружатся, лепестки мне в лицо, а у меня еще после дублинских бабочек состояние неважное.
Усваивается сгибающая мораль.
Едва ли материальный бар «Дублин» выделяет любимцев образующимися у них в руках кружками.
Она меня не прервет.
Ироида на чистке лица ультразвуком.
Бар, ты готов поручиться, абсолютно восхитительный?
Без ощущения колоссального наслаждения я сидел. Кружка есть, но в ней ничего не плещется.
Выпрыгивая из лужи, обманываешься.
Шейки буду звать снеками. Договоренность с изобретателем обмахивающей книги Шейки Снеки Беллом.
Косточка знак предков.
Толстые сигаретные стволы.
В обертке от сникерса осталась частичка энергии Вартусалама Шакиндана. Выдающаяся личность, составитель шеститомника «Милосердие», проповедник межгосударственного и межполового мира, за организацию сети бесплатных столовых от Будды ему похвала. За открытие борделей извращенной направленности порицание.
Питается скудно. Насыщается единственным сникерсом. В сексе меры не знает. На правах хозяина жадно трахает персонал и клиентов.
Накормленный бродячий мальчик.
Чуть ли не медаль.
Сундучок с утрамбованными предметами на память, бюстгалтерами и мужскими трусами.
Кокаин в пентхауз.
Оружие в Пешавар.
«Разыскивается живым или мертвым» в Индии не вывешивают, а не то бы в большинстве штатов висел.
Что-то черное напоминает пустой бассейн. Саксофон у реки играет тишь предсмертного шепота.
Касаюсь клавиш и дынь.
Свидетель неженат, я вижу ослов-лошадей, в соло ненатужно дующего вудуиста нимфоманки говорят о бурной волне.