Тихо, как во сне, и слаженно, будто красные злые муравьи, окружили и бросились. Глухие удары, звяканье кирок и ломов, скрежет отдираемого от дерева железа и вверх по лестницам. Узко дружинникам в затылок друг другу продавливаются они к покоям малолетнего Иоанна. Навстречу им выскакивают, давят вниз, хрипят и валятся под короткими ударами клинков рынды великого князя и личная охрана опекуна правящего отрока, князя Бельского.
Живьем брать!
Это снизу, со двора донесся крик. Шуйский-Немой влетел под окна на вороном жеребце, взял поводья на себя, приподнял на дыбы. И крикнул сызнова:
Живьем!
С дробным перестуком к оконцам светлиц приставляют лестницы, карабкаются. На крепостной галерее неподалеку разворачивают туда, где хоромы, захваченные единороги. Быстро, с должной выучкой каждый отряд занят своим делом. Доносятся лязг, сдавленные крики, и внезапно ночь разрывает пушечный выстрел. Каменное ядро высаживает цветные куски слюды на окне великокняжеского покоя, разносит в шматки кованую частую раму и ровнехонько вылетает с другой стороны через такое же окно. Через сквозную дыру ошарашенный таким удачным выстрелом пушкарь с удивлением видит брезжущий рассвет.
Шум внутри здания внезапно стихает. В окне появляется рука в расшитом золотом кумачовом рукаве. Рука машет боярской горлатной шапкой, а голос низкий голос воеводы Бельского рычит:
Стой! Если не боишься Страшного Суда охолонись! Не бери великий грех на душу!
Широкобородый и грузный Шуйский-Немой приподнимается на стременах и во внезапной тишине говорит, едва лишь возвысив голос:
Сдавайтесь на милость и ублюдка Иоанна вперед, тогда лиха не будет. Подошло ваше время к концу. Андрей теперь Великий князь, в нем истинная кровь Рюриковичей.
***
Первое письмо Томаса Берроу,
капитана торгового судна «Old Piper»,
от сотворения мира лето 7050-е
(от Рождества Христова 1542-е), мая месяца 1-й день,
бухта Св. Николая, что в устье Двины на Белом море.
«Мэри, дражайшая моя супруга, и сыновья мои, Стив и Билли.
Прошёл уже почти год, как мы расстались у пристани, и наш корабль взял курс в открытое море.
Отрадно мне представлять, что вы читаете эти строки и радуетесь жив и здоров ваш муж. Лишь длинный мой подбородок, за который ты так любишь меня прихватить походя, будто бы еще более вытянулся, лицо мое осунулось от невзгод и дурной пищи, а нос, что так не нравится тебе, любовь моя, еще больше съехал набок. Но здоровье мое не пошатнулось, но крепок мой дух.
Шлю вам наилучшие пожелания. К великому сожалению моему, в этих местах нимало не налажено почтового сообщения с нашим государством, которое отсюда, из безрадостного северного края, представляется мне лежащим чуть не на другой стороне Земли.
Посему единственное условие вашего прочтения сих записок моё счастливое к вам возвращение, на что я со всей страстностью души надеюсь и на Бога в том уповаю.
Что сказать вам о стране, куда занёс меня и товарищей моих Рок? Некоторые слышали про Московию, мало кто видел, и вряд ли найдется такой смельчак, который заявил бы во всеуслышание, что до конца понял удивительных жителей этой земли и их диковинные обычаи.
Начать следовало бы с того, что видом своим московиты вовсе нам не подобны. Бороды имеют неряшливей и обширней, чем принято в Лондоне по последней моде, одежду совершенно не носят в талию, не открывают ноги. И женщины, и мужчины силуэтом более напоминают церковный колокол, нежели песочные часы или чашу для вина. Это связано, мыслится мне, с тем, что климат здесь отнюдь не столь мягкий, как в нашей благословенной Богом земле. Обширная одежда и густая заросль на лице, очевидно, помогают держать у тела тёплый воздух, несомненно, способствующий сносному существованию в морозы. Предосторожности сии отнюдь не лишние, поскольку зима здесь продолжается до семи месяцев в году.
Отправившись в путь из гавани, мы всё время держались северных румбов, правя в Берген, дабы, как ты знаешь, совершить мену сукна на звериные шкуры. И далее, когда понесла нас буря, компас держался тех же румбов. Однако после Нордкапьего мысу (который московиты-поморы называют Мурманским) относило нас уже на восток, а потом, избавившись наконец от властной руки западного ветра, повернули мы поскорее на юг, надеясь кружным путём выйти в наши широты и отыскать путь домой. К тому же, не имея тёплой одежды, мы страдали от погоды, а надо тебе сказать, милая Мэри, что и в августе хлестал нас в этом море, которое называется в Московии Белым, снег.