Лазарь Соколовский - Раннее позднее стр 2.

Барон Розен гордился тем, что, когда Гоголь на вечере у Жуковского в первый раз прочел своего «Ревизора», он один из всех присутствовавших не показал автору ни малейшего одобрения и даже ни разу не улыбнулся и сожалел о Пушкине, который увлекся этим оскорбительным для искусства фарсом и во все время чтения катался от смеха.

Январь. Пурга. Опять какой-то щеголь,
забыв порядок стройный  на ура
по Невскому (поспеть бы!) мчится Гоголь
с комедией, законченной вчера.

У моста:
 Тпру-у! Не в очередь, шальные! 
из будки вдруг жандармские уста. 
Кого везешь? 
 Да вот, везу Россию
 Ну что ж, вези
(до первого поста).

Подъехали. Уже стоят повозки.
(Ах, опоздал! Неловко, но молчок!)
Уже спешит лысеющий Жуковский:
 Ну, где тебя Собрался весь кружок.

 Да не достанет этакой минуты.
Что, Пушкин здесь?
 Здесь, здесь!
 Тогда одно б
 Потом, мой друг, когда забьют салюты.
 Василь Андреич, вытру только лоб!

Все, как в театре: долго не садятся,
шуршанье, взгляды, тайный шепоток.
 Идем же, ну!
 Как тут не волноваться
Ах, черт возьми, куда девал платок!

Вот наконец расселись, слава богу,
в передней пусто, кресла не скрипят,
и бледный Гоголь начал понемногу,
с тревогою косясь на первый ряд.

Все, как в театре: свет полупритушен,
зеркал-пророчиц яростный провал 
а он стоял, прыщавый, золотушный,
и с каждой фразой словно оживал.

И понеслось!..
О, сколько надо пыла:
бесчинства, взятки, тупость, фальшь, разор 
чтоб разом ухватить свиные рыла
и прямиком на сцену, на позор!

Как смех гремел восторженно и гордо
в обычный день такого января!
Смотрел, не понимая, Держиморда,
похожий почему-то на царя:

 Что за толпа? Зачем они хохочут?
Не велено! Извольте разойтись! 
а смех до слез, до одури  нет мочи!
Плешивая Россия, подавись!

Какой театр одного актера
вмещал сегодня скромный этот зал 
о, как читал им Гоголь «Ревизора»!
Как Пушкин, свесясь с кресла, хохотал!
Все видел он: восторг, хулу и славу,
и ревность (сам сраженный ею мавр),
и долгий путь, и истинное право
на тернии, сокрытые под лавр.

Ему ль не знать, когда орлиным взором
задолго предугадывал вперед
Захваченный с поличным «Ревизором»,
он твердо шел на свой последний год.

Нет, тяга в нем к свободе не остыла,
хоть знал: бунт  только кровь, а не прогресс
какой-то хоть, так передержка пыла.
Он видел: вся Россия  город эС,

но хохотал!
Уже закончил Гоголь,
сиял Жуковский, отирая пот.
На осторожный возглас:
 Ах, не много ль?.. 
очнулся Пушкин:
 В яблочко, вот-вот!

Я искренне завидую, приятель,
хоть, право, сам же одолжил сюжет,
боюсь лишь, как бы цензор наш не спятил:
здесь не урежешь  все сплошной секрет!

Но т-сс, смотри: как раскраснелся Розен,
клянусь, уже готов строчить донос.
Таких не прошибешь стихом ли, прозой 
что ж, мы в России Но не вешай нос

и привыкай рассматривать иначе
успех, коли и дальше суждено:
они хохочут, если мы заплачем,
но как они молчат, коль нам смешно!..

Здесь прямо в точку, некуда сильнее.
 Роман бы, где Россию всю донесть

 Да не спеши, куда еще успеешь,
какие твои годы  Двадцать шесть!

Уж за полночь. Они все говорили,
устроившись в углу на канапе.
Все съехали. Жуковский спал. В бессилье
мороз писал на окнах «Г» да «П».

Опять письмо без подписи О, боже! 
сама судьба, видать, гналась за ним.
Как ненавидел он все эти рожи,
за коими трусливый аноним!

Оскалился  в открытый бой когда бы!
Куда и ближний круг подозревал,
что Пушкин жизнь поставил из-за бабы
на кон судьбы. Какой смешной финал

Однако  время Разобрал бумаги:
журнал, черновики, блокнот, дневник,
взял чистый лист и пистолеты, шпаги
на нем марал  а план уже возник!

Нет, он не ревновал  какая ревность,
уж целый год он не был ей любим,
ушла из глаз мечта, из строк напевность 
все больше проза властвовала им.

Нет, он уже не тот настырный, пылкий
влюбленный юноша и опытный сатир,
вождь вакханалий, корифей бутылки,
лихой уездных барышень кумир.
Примчится, нашумит, накуролесит,
стихов напосвящает, эпиграмм:
 Среди просторов русских мир так тесен,
особенно в кругу прекрасных дам!..

Как мог он скромно подойти под ручку,
молчать, надувшись, изредка вздыхать,
взорваться вдруг, себе ж устроив взбучку,
неистово ночами обладать,

затем уйти, не вызвав неприязни,
оставшись другом, а в иной приезд
себя (в который раз!) подвергнуть казни:
 Откуда барышня?!
 Да из соседних мест

Все это отошло. Иные боли
морщинами на сердце залегли:
как убежать от цепкой царской воли?
как уберечь от сплетен Натали?

И вспомнилось:
 Он вами недоволен
и просит миром погасить раздор
сегодня же.
 Неужто я не волен
за честь свою вступиться, Бенкендорф!

 Ну, нет!  судил, кусая в злобе перья, 
я сам себе ответчик и истец!
Все рушилось: безденежье, безверье
и тот, в мундир обряженный, наглец

 Нет, государь!  подумалось.  Репризой
не разрешиться шуточке, пока
бьет кровь в груди!
И вот уж колкий вызов
строчит послушно нервная рука.