Лазарь Соколовский - Подмалевки

Зима задержалась Наверно, в верхах
какие-то вышли разборки.
Что видно отсюда: весь свод в облаках,
слежалые снежные горки

к подъездам. Наш город  село, не село,
и к марту такая скучища
Ну, скоро ли Солнце? добро или зло
в создании? станет ли пища

духовней?  скорее зависит от нас,
и все-таки больше бы света
Вразвалочку день разорился на час,
да зябко и тускло при этом

и некуда выйти: очески земли
давно не скучают по росам,
ощерившись настом, дороги в соли,
лениво толпятся торосы

у кромки на озере, дальше за них
вода отдувается жестью
В движении ступор, и ветер затих,
как будто творец не на месте.
Да так ли? Все это забудется, лишь
возьмется апрель за работу,
и вряд ли тогда у окна усидишь,
сметенный его разворотом.

Пусть нынче надежда  скорее просчет,
хоть лезет в башку бестолково,
март  это весна не взаправду еще,
март  это еще подмалевок.

Последний лист снесло вчера
с дубка, что выскочил напротив
приюта нашего. Всей плоти 
былинка с метр, одна кора

Молоденький, он спал взахлеб,
так дети спят, и не заметил,
как налетел возвратный ветер,
одежку хлипенькую сгреб

и сдул играя. Пусть она,
подсохшая, уже не грела 
какой-то смысл давала телу.
Теперь  безмолвная струна

без дуг девичьих, без колков 
наследья Фебова угара,
не лира, даже не гитара 
один из выживших ростков
отца того ль, что вечность пьет
в аллее щелковского парка,
или Толстовского подарка
с «Войны и мира», чей полет

когда-то сдвинул и меня
вослед Андрею с мертвой точки
Проснись, малыш! уж март, и почки
пригрело солнцем, суетня

вот-вот начнется: гомон птиц
разбудит темные криницы,
возьмутся травы, медуницы,
как трепетные лики жриц,

закружат хороводом, чтоб
снова растревожить память.
Пусть не равняться со столпами,
но как представишь  столько троп,

подростку, предстоит ему
пройти в слепых годах ученья,
чтоб, став частицею творенья
и растворенья, свет и тьму

вбирая в плоть, среди бродяг
таких же, с золотой листвою
расстаться, сморщиться корою,
в иную мудрость отходя.
Когда представишь Что там лист,
пускай отмоленный, последний 
сама судьба стоит в передней:
 Ты все играешься, артист?

не перепел себя?  ростки,
хотя бы два, стройней и выше
Зачем, что в космосе расслышал,
размениваешь на стишки?

Опять весна подкатывает первым
чуть слышным бормотаньем поутру
с пути уставшей птахи. Вот и прерван
сон зимний Только что я соберу,

сбежав сюда от сутолки столичной,
где прогремит отчаливать звонок?
Откуда говорить  мне безразлично,
откуда достучаться  все одно,

лишь достучаться б зовом, хрипом, песнью
Все заново начать невмоготу 
уж ниточки гусей по поднебесью
отчеркивают вехи на лету,

они домой летят  мне на гнездовье
силенок не собрать: года не те
Но как проститься с нажитой любовью,
чтобы пристать к беззвездной пустоте?
Как не срастись с весною этой ранней,
где влился сам в настройку скрипачей,
летящих зыбким клином, с бормотаньем
случайной птахи? Как уйти ни с чем

совсем в ничто? Когда бы в том пространстве,
что кинули, мы оставляли след
Приехали  с завидным постоянством
опять изобретать велосипед

нетленности души, опять пределы
отодвигать, где грез невпроворот.
Упаковал сон зимний в бренность тело,
казалось, прочно Но весна грядет,

и к черту все сомненья, все просчеты
былые, свежий ветер разорил
слежалый кров. И тянешься к блокноту 
озвучить взмахи мощных чьих-то крыл

и, значит, тоже снова приобщиться
не к угасанью постному. В алчбе
зайдется сердце  прилетают птицы,
природа повторяется в себе.

Хоть нам видна обложка повторенья 
подернутая солнечным огнем
синь мартовская  крохой вдохновенья
оттаявшей, возможно, оживем,
ведь текст внутри Оставив, домочадцам
измаранные начерно листы
попыток скудных, если б достучаться
до слепоты окружной, глухоты

Отголосками прежних песен
мир качнувшийся не сберечь
Замаячил опять Lake Placid,
будто тяжкая ноша с плеч.

И с чего грустить в самом деле,
что опять где-то там разор 
профиль гор из окна отеля,
не кавказских, но все же гор.

Будто Лермонтова страницы
расплескали былой ампир,
нам отмерены не границы
кем-то вбитые  целый мир,

где скитаться уже привычно,
коли гонит своя страна.
Что ж пускай языки различны,
но природа везде одна

и тогда была и поныне.
Нам, как Лермонтову, близки
реки, степи, моря, пустыни 
средство верное от тоски.
Только горы  пейзаж особый:
ближе к небу ль, яснее взгляд
Как смывает с души хворобы
дальней родины. Встали в ряд

озабоченными хребтами,
где подспудный процесс таим
созиданья, хоть пусто в храме 
сохранится ли третий Рим

Перепетая, вроде, тема 
те же варвары изнутри,
пролетит, усмехаясь, Демон
над потугами индустрий.

Вновь от бога  одни обноски:
в древних складках гранитных риз,
как игрушечные, полоски 
слалом катится к черту вниз;

озадачивая крутины
(камнепаду подставить лбы?..),
словно вызов, торчат трамплины,
выворачивая горбы.

Падший ангел, какое дело,
что проявится под крылом
Та же рукопись пожелтела
в детском споре добра со злом,
спать поэту  не катит даром
легкий профиль в углу листа.
Промелькнет, словно лик Тамары,
ускользающая красота