Улица Горького
Фантасмагория
Илья Коган
Редактор Елена Полякова
© Илья Коган, 2018
Улица Горького
Пролог
Северное Чертаново. Наши дни.
Ветер играет полосками жалюзи. Солнечный луч, пробиваясь сквозь окно, расщепляется на все положенные ему цвета. А за окном назойливо гудят торопящиеся за всякой ерундой машины. И только трамвай, словно громадный смычок, ползет по рельсам, заставляя их петь собственную песню. «Мы зна-аем, куда!.. Мы зна-аем, куда!..»
Не отвлекайся! говорю я себе. Ты же уже все придумал! Осталось только записать!»
Я довольно потираю руки. И вспоминаю Высоцкого: «Меня сегодня муза посетила». Ну да, и у меня «посидела, посидела и». И прошелестела простуженным голосом: «А чего б тебе не написать историю Анны Болейн?».
А почему не про Чингачгука! ответил я не очень интеллигентно.
Про него уже и написано, и снято! просипела муза нетерпеливо. Ты давай про Анну!
Она подозрительно посмотрела на меня.
Ты хоть знаешь про такую?
Ээ смущенно заерзал я. Я же делал фильм «История Средних веков». Но до Анны не дошел деньги у фирмы кончились
Значит, ты чистый лист. Tabula rasa
Повозившись за пазухой, моя гостья достала оттуда два яблока а я-то думал, там что-то другое.
Съешь! предложила она. Открой третий глаз!
Уж не знаю, какой там глаз открылся, но я увидел Ее. Не то чтобы красавицу: лицо продолговатое, худощавое, скулы высокие, рот узкий.
Не в моем вкусе Но решительный подбородок. И глаза черные, яркие. И чуть заметная улыбка.
А между тем я ел второе яблоко, и теперь к изображению добавился звук: словно диктор в голове озвучивал начерно смонтированный фильм:
Эта женщина перевернула историю целой страны, очаровала короля настолько, что ради нее он пошел наперекор Папе Римскому и поменял веру
Ого! Хороший подарок мне сделала муза. Прямо как Пушкину. Прямо хоть хватай гусиное перо и строчи на папирусе, на пергаменте, на бересте на скрижалях, одним словом.
И вот пальцы опускаются на клавиатуру от каждой руки по одному. Легко-легко поддаются клавиши. И на мониторе появляются черные и четкие слова.
«Будильник, зараза, трезвонил ровно в семь. Кирпича на него не было»
Господи! Что это! Может, муза чего-то недоговорила, и путь к моей Анне лежит через реки и моря, через запад и восток, через дни и годы, нанизывая, словно мясо на шампур, былое и думы, дела давно минувших дней и рассказы речистых былинников.
Я подумал, подумал и махнул рукой по клавишам. Взвейтесь кострами, синие ночи, лейся, лейся, ключ отрадный, журчи, журчи свою мне быль. Пальцы полетели, подчиняясь импульсам подкорки, в голове застучало: «Отворитеся! Отопритеся!» и «А не то мы вам ворота разнесем!». И вошло Оно отряхивая с себя венки и древесную труху, календарные страницы и целлулоидный серпантин запечатленных мгновений.
Я впустил на монитор прошлое.
Глава первая
Давным-давно.
Будильник, зараза, трезвонил ровно в семь. Кирпича на него не было И сразу же начинали петь гудки. Солидный, басовитый Триста четвертого завода. Пожиже фабрики Петра Алексеева. И совсем тоненький «Иголки». Кунцево звали на работу.
За что? каждый раз спрашивал я себя. Почему я должен вставать в такую рань?
Мне же в третью смену! умолял я маму.
Уроки делать! мамин голос был беспощаднее заводского гудка.
В эту минуту мама казалась мне самым недобрым человеком на свете.
Ну, еще минуточку! зарывался я головой в подушку. Еще чуть-чуть!
Но мама уже гремела посудой, уже пахло керосином, и шипел доходяга-примус. Брат Мишка, который спал рядом, на стульях, приставленных к дивану, острыми коленями расчищал себе путь к моему месту. Приходилось выбираться из-под груды наваленных на нас телогреек и торопливо натягивать тысячу одежек. Холодно же! Клацая зубами, я разбивал кружкой лед в ведре, черпал на донышко и слегка смачивал лицо, ухая, чтобы мама лучше прочувствовала. Не лето же!
Какие зубы! отмахивался я от нее. Кто чистит зубы зимой!
Торопливо заглотав приготовленный мамой завтрак (а она вставала всякое утро, чтобы накормить меня), я доставал ненавистный учебник. И что же? Так я и знал! Меня уже поджидал бассейн с вливающейся и выливающейся водой. Какое мне до нее дело! Я и плавать-то не умел.