Пашка. Та то, що у неї Дмитро є.
Михайло. Хто ж це?
Пашка. Ковбань, парубок; годованцем був, а тепер сам хазяйнує. Вони змалку з Катрею, як брат з сестрою: певно, швидко й поберуться. (Зiтхає).
Михайло. Ну, то й щасти боже; а менi що до того?
Пашка. А то, що Дмитро дуже заздрiсний, завзятий i Катрю коха без душi. (Зiтхає).
Михайло. Про мене, Семене, аби я Йван!
Пашка. Так-то так! А як здиба вас з Катрею, то буде лихо.
Михайло. Овва! Злякались!
Пашка. Нi, далебi, вiн страшний!
Михайло. Ти чорзна-що, Парасю, верзеш! Чого ж йому казитись? У вас, як тiльки постояти з дiвчиною, побалакати, то вже й язики чешете. Хiба не можна чесно та мило бавити часу без усяких зальотiв? Хiба не можна просто товаришувати, дружити, як людина з людиною, а треба конечне любощi замiшати?
Пашка. Розказуйте, розказуйте! Так i повiрили! Щоб ото ваш брат ходив до нашого так тiльки, аби час пробавити, а щоб про iнше й на думцi не мав?! Ще парубок може, а що пан зроду!
Михайло. Та я за панiв не обстоюю!.. Але, здається, я нiчим не образив нiкого, а зо всiма вами щиро, як з рiвними.
Пашка. Крий боже! За вас всi чисто i Катря так, боже! Питала навiть, чого пана Михайла третiй день не видко?
Михайло. Невже питала?
Пашка. I не раз. Та вас-таки, певно, в любистку купали, бо всi дiвчата за вами аж-аж-аж! А Катрi й надто сподобались. Тiльки й мови, що про вас
Михайло. Брешеш!
Пашка. Далебi!.. Ага!.. А чого почервонiли? А тiльки що казали! (Смiється).
Михайло. Де там почервонiв? Пустуєш! То у мене звичка така Адже, пам'ятаєш, як була маненькою у дворi та вмiстi гралися, то було цукеру тобi вкраду, та зараз i пiймаюся: спитають тiльки, а я й спалахнув!
Пашка. Пам'ятаю, пам'ятаю ви добрi були. Ну, прощавайте ж!
Михайло. А ти куди тепер?
Пашка. Пiду до Катрi; може, витягну.
Михайло. Пiди, голубко, та виклич гуляти. Сьогоднi ж недiля.
Пашка. Заманулося? Ну, добре, добре! (Вийшла).
Михайло. Будь ласка!
Вихід V
Михайло i Павло.
Михайло(до себе). Жартiвлива, але щира. Тiльки, що вона постерега? I чого я почервонiв, справдi? Чого я зрадiв так?
Павло(виходить до дивана). Михайло! Ти тут?! А чого ти не прийшов допомогти?
Михайло. Спiзнився купанням, а тут перебили ще нашi: кузен Бiлохвост приїхав.
Павло. Ага! А я так натомився, що й рук не зведу. Дай тютюну!
Михайло. Може, сигари хочеш? Добрi.
Павло. Цур їм, то панськi витребеньки! А менi не лишень мiцного; якби махорки, то ще лучче!
Михайло. А сигари ласощi? (Подає тютюн).
Павло. Атож! Менi от треба затягтись мiцним чим, щоб у грудях одлягло, бо переговоривсь; а вашому братовi, бiлоручцi, сигару в зуби для того, щоб пахучим димом дурманить нерви та придумувати собi заласнi картини та мрiї.
Михайло. По-твоєму кожна приятнiсть, кожна втiха, то трохи чи не карна провиннiсть? Аж досадно, їй-богу!
Павло(закурює). А ти, мiй голубе, розкинь розумом, що кожна така приятнiсть для одного коштує неприятностi для багатьох.
Михайло. А! La proprilete c'est le volt?[22]. Чули! Не згоден: довго ще вона свiт пiдпиратиме, та й хто його вiда, коли її знищать? Егоїзм пiдвалина усьому; треба його тiльки направляти добре та викохати в противагу йому другу силу не меншу любов!
Павло. Ф'ю! Ф'ю! Уже окульбачив свого Пегаса, сiв на кохання?
Михайло. А що? Може, зречешся од цiї сили?
Павло. Хто каже? Тiльки у здорових людей вона єсть присмака до приязнi, до спiлки, що зв'язує людей ради вищих пориваннiв, ради дiла, а ви, пани, покладаєте на це дiло життя, i як не заноситесь в хмари своїми iдеями, своїми замiрами народовi послужити, а все оте зложите перед першою спiдницею.
Михайло. Ти дуже гостро судиш: не всiх же рiвняти до розбещених лодарiв, золотих ласунiв? Так би прийшлось i вiру в чоловiка згубити!
Павло. Та от вибач на словi, хоч би запитати й тебе: чого ти став учащати на вулицю?
Михайло(змiшавшись). Що ж, ти й про мене?.. Я тобi, Павло, не дав приводу мене кривдити.