"Нужный человек, - сказал мне Жора, - он тебе будет полезен". Помню, я спросила: "А сколько лет этому человеку?" Жора сказал. Я засмеялась и ответила, что моим зубам без единой червоточинки зубной техник едва ли понадобится. "Но у него есть валюта, - сказал Жора, смотри не прогадай". Так я и попала в поликлинику к Ягодкину. Он оказался не стариком, а просто пожилым человеком, вполне терпимым, - не для романов, конечно, хотя пассия у него красивее меня в десять раз, но для застольных встреч за ужином вполне на уровне. Тут-то он и попросил меня оказать ему небольшую услугу. Он, мол, коллекционер марок и обменивается ими со своими коллегами за рубежом. А посылать их почтой рискованно: письма из Советского Союза в капиталистических странах вскрываются, и конверт может прийти к адресату пустым. Поэтому он и просит провезти с собой одну из новых советских марок, скажем, в кошелечке, куда не будут заглядывать никакие таможенники, и послать ее письмом по такому-то адресу. Кажется, в Марсель какому-то Жэнэ или Жаннэ, не помню. За это он, мол, дает мне сто долларов, пятьдесят лично мне, а пятьдесят на покупку для его пассии всякого бабского барахла. Каюсь, я согрешила. И доллары провезла, и марку переслала. Обыкновенная, кстати, советская марочка, выпущенная ко Дню космонавтики. Чистенькая, новенькая, без единой пометки, ну и переслала я ее по указанному адресу. Пустяк для меня, а он полтинник отвалил.
Джаз заиграл старое аргентинское танго, и Чачин без смущения пригласил девушку. Танцевать он умел. Все шло чин чином: Лялечка раскрылась, и можно было, перебросившись словами-пустышками, задать ей уже колючий вопрос.
- А почему вы все-таки Лялечка, а не Оля? - спросил Чачин мимоходом для начала.
- С детства прозвали. Вот и осталось. А вам что, не нравится?
- Нет, почему? К вам идет. Не нравится мне одно: и стодолларовая бумажка Ягодкина, и ваши отношения с Челидзе. Да и связь его с Ягодкиным, честно говоря, непонятна.
- Не думайте, что я продажная, - обиделась Лялечка. - Доллары я взяла, почему не взять, если дают. Подумаешь, марку переслала по какому-то адресу - тоже мне преступление. А Жорка обыкновенный хахаль, нежадный и неревнивый. И что его связывает с Ягодкиным, меня не интересует. Ездил куда-то недавно, говорит, на какую-то электростанцию под Москвой, и помчался Ягодкину докладывать. А мы с Раей Немцовой - это пассия Михаила Федоровича - как раз у него и были в гостях, пили кофе с ликером. Позавчера, что ли? Ну да, позавчера. Жорка ворвался небритый, темный, как ночь. "Ты бы хоть побрился, Жорка, - говорит ему Ягодкин, - неудобно ведь перед дамами". А тот еще более взъерошился и бряк: не до бритья, мол, теперь, Михаил Федорович, сорвалось дело - не вышло. "А ты у него был?" спрашивает Ягодкин. "Конечно, был. Он отказался. Все, - говорит, отрезано!" Мы в недоумении, сами понимаете, молчим, слушаем. А Жора Ягодкину: "Убрали бы вы этих баб, Михаил Федорович, не до гостей нам сейчас". Ягодкин сжал губы, посмотрел на нас, подумал, а потом вежливенько так сказал: "Вы бы и вправду прошли в соседнюю комнату, магнитофон включили, а нам с этим юным хамом надо поговорить как следует". Ну мы и ушли. А потом Ягодкин объяснил, что речь шла о продаже крупной суммы в долларах и что покупатель в последнюю минуту отказался. А паникует Жора напрасно: ничего ему не грозит, никаких долларов нет и не было. Потом ко мне Жорка пришел злющий-презлющий и говорит, что из-за Михаила Федоровича он в такое болото залез - не вылезешь. Ведь это он какому-то Еремину валюту возил, а не Ягодкин. "Тот, - говорит, - чист-чистехонек, от всего откажется, а мне, дураку, отвечать".