Я громко сказал:
Возьми меня, Андрей!
Он оглянулся. И все тоже повернули головы.
Володька, ты?! Откуда?! Обрадовался очень, но ни о чем расспрашивать не стал. Только и было разговору:
Ты как? По-прежнему с нами?
Уже второй год в партии, говорю.
Винтовку знаешь?
Хорошо знаю.
Документы с собой?
Конечно!
Ну, пошли в штаб. Шаров, пошли!
По тому, как в штабе говорили с Андреем, как сразу поверили его отзыву обо мне, с какой легкостью заменили Шарова мною, я понял: Андрея знают, Андрея любят, он пользуется авторитетом.
Потом мы вдвоем сидели в какой-то боковой комнатушке, рассказывали друг другу о себе. Я узнал, что Андрей больше года воевал, потом тяжелое ранение в ногу, остался хромым, в армию не вернулся. Поступил в Технологический институт. И в армии, и в институте вел большевистскую пропаганду. А сейчас не до учебы. Формируется Красная Гвардия. Андрей назначен командиром «десятки». В десятке тринадцать человек. Четыре десяткавзвод, три взводадружина, три дружиныбатальон. Дисциплина строжайшая.
Узнал, что командир нашего взводаДмитрий Сабининмой старый товарищ по гимназии, участник нашего марксистского кружка. Это обрадовало меня, парень дельный, умный, смелый. Надо скорей повидаться с ним, узнать об остальных.
Андрей сказал мне:
Ты вовремя подоспел! Восстаниеэто вопрос дней. Народ доведен до отчаяния. Голод, разруха. В Петрограде хлеба осталось на несколько дней, а Временное правительство ничего не предпринимает, чтобы взять его у тех, кто припрятал. Вести с фронта ужасные, солдат гонят в наступление, на верную смерть Ленин требует: не медлить! Восстание должно начаться сразу во всех частях города по приказу Военно-революционного комитета.
Я спросил, где сейчас Ленин?
Андрей не знает. Знают немногие. Временное правительство требует ареста Ленина, рвет и мечет. Агенты Керенского с ног сбились, не найти! А в газете «Рабочий путь» каждый день статьи Ленина!
Подготовка к восстанию идет всюдуна заводах, в воинских частях. Митинги, митинги Рабочие готовятся. На всех заводах две трети рабочихв цехах, а одна треть в это время срочно обучается военному делу.
Кстати, спросил Андрей, ты можешь выступать на митингах?
Я сказал:
На университетских сходках выступал. На митингах не приходилось.
Сейчас, может быть, и придется. Насбольшевиковне так много, а есть еще воинские части, заводы, где народ колеблется. Враги из кожи вон лезутсорвать восстание. А сила наша сейчас в единой воле, иначе может повториться неудача девятьсот пятого года.
Ладно, говорю, понадобится, так смогу. И вспомнил спор в вагоне.
Десяток у меня крепкий, сказал Андрей. Парни хоть куда. Но двое-трое еще плохо стреляют. Сейчас займешься с ними.
Есть заняться с ними, говорю.
Удивительное дело! Андрей старше меня всего на два года, а я чувствую себя перед ним мальчишкой. И горжусь его дружбой! Да ведь и в детстве Андрей был всегда вожаком нашей мальчишечьей компании.
Где я только сегодня не побывал! На пустыре за каким-то заводом учил товарищей стрелять. Потом снова в «Тихой долине» Андрей объяснял нам тактику боя. Потом знакомился со всеми товарищами по десятку. Потом Андрей повел меня в какое-то небольшое пустое помещение на митинг домашней прислуги. Он сказал:
Имей в виду, этосамые отсталые из рабочего люда. Если надо будет, выступишь. Потом придешь ко мне.
Но митинг уже кончался. На ящике, заменявшем трибуну, стояла молодая девушка. Лицо и голос еекакие-то знакомые. Где я видел ее? Подошел ближе, стал слушать. Хорошо говорит девушка, толково, умно. Терпеливо объясняла прислугам (это были почти исключительно женщины) их права. Призывала к выдержке. Звала, когда начнется восстание, на улицу: могут быть раненые, нужна будет помощь. Говорила спокойно, убежденно. Слушали ее не шелохнувшись.
И вдруг я узнал ее. Это же Даша, горничная в бабушкином доме! Та самая, что давала нам утром завтрак.
Когда сошла с ящика, ее обступили с вопросами. Я ждал, когда станут расходиться, и подошел к ней у выхода. Она опешила, растерялась.
Владимир Дмитриевич! Почему вы здесь?
Я ответил:
Если бы вы не объяснили так дельно и толково, выступил бы я.
Значит, вы и не договорила.
Да. Я большевик. А сейчас и красногвардеец.
Она была ошеломлена. Но разговаривать было некогда, оба спешили. Мы крепко пожали руки друг другу. Она пошла домой, я снова в «Тихую долину», а потом к Андрею, где мы дали волю воспоминаниям.
Я возвращался домой поздно вечером. Шел по улицам, переполненный до краев. И тут только вспомнил об Ирине Иринка, Иринка, когда же я успею познакомиться с тобой, узнать, какая ты? Рассказать тебе все, что должен рассказать? Эта мысль так поразила меня, что я даже остановился
Эх, Володька, не было ли твое бегство в Харьков непростительным, мальчишеским легкомыслием? Бросил сестренку в этой (уж воистину!) «тихой долине»генеральском бабушкином доме! Что успели сделать из нее за эти годы бабушка, няня, вся та богатая, чопорная и праздная обстановка, в которой она живет?.. Почему она так холодно и сухо встретила меня?..
Ирина уже легла спать, когда я пришел. Няня ждала меня. Снова расплакалась, стала упрекать: сразу ушел и не побыл с больной бабушкой. Я спросил, приходила ли больная в сознание. «Нет». Я сказал: «Разве бы я ее вылечил, если бы сидел возле нее?» Няня обиделась. Я хотел пройти к Ирине, не пустила.
Ну вот, сегодняшний день записан. Лягу. Авось засну! Завтра с раннего утрана сбор в «Тихую долину».
Продолжение воспоминаний Ирины Дмитриевны
Я встала очень рано на следующее утро, но, выйдя в столовую завтракать, застала там Володю. Я сдержанно поздоровалась. Мы были одни. Володя внимательно посмотрел на меня и сказал:
Ирина, очень нужно поговорить с тобой. Но не сейчас. Сейчас мне надо уйти.
Куда? удивилась я. Разве ты не ради бабушки приехал?
Я приехал по вашей телеграмме, ответил Володя, но приехал бы и так. Бабушке я ничем помочь не могу, а мне предстоит большое и важное дело.
Дело? Когда бабушка при смерти? Какое дело?
Вот об этом-то я и должен поговорить с тобой, сестренка. Ирина, сколько же тебе лет сейчас?
Мне стало очень обидно.
Даже этого не знаешь. Уже исполнилось двенадцать.
Прости, Ирина. Я просто забыл Двенадцать лет, а ты еще совсем ребенок.
У меня задрожали губы.
Неправда! Я прохожу уже курс четвертого класса гимназии! Я говорю по-немецки, по-французски
А почему ты учишься дома, а не в гимназии?
Я глубоко вздохнула и ответила не сразу, это было одно из моих больных мест.
Я очень просилась в гимназию. Мне скучно одной учиться. А бабушка говорит, мне нельзя Говориттам всякие девочки учатся, и совсем простые, а я, говорит, должна быть воспитанная А у меня, бабушка говорит, такой характер, что я могу у них перенять
Что перенять?
Ну, не знаю Дурные манеры, грубость
Чего же ты не бунтуешь?
Я бы бунтовала, да у бабушки сердце больное, ее ничем нельзя волновать. Доктор говорит, она сразу умереть может.
Володя задумался, потом тихо сказал:
Да-a, бабушка Бабушку мне все-таки жалко, хоть она и чужая
Вся кровь бросилась мне в лицо, потом сразу отхлынула к сердцу. Я вскочила с места, подбежала к брату и схватила его за плечи, впиваясь глазами в его глаза.
Чужая?! прошептала я и задохнулась. Бабушка чужая?! Говори сейчас же! Думаешь, я не знаю, что от меня что-то скрывают? Мыне родные ее? Мыподкидыши?
Нет, Ирина, она наша родная бабушка, мать нашей покойной мамы, сказал Володя.
Почему же ты говоришь «чужая»?
Володя взглянул на стенные часы, снял мои руки со своих плеч и встал со стула.
Даю тебе слово, Ирина, что ты скоро все узнаешь, сказал он твердо. Да, от тебя многое скрывали. И я очень виноват перед тобой, что не приехал раньше. Но сейчас мне пора идти.
«Дело»? спросила я иронически.
Да. И я не знаю, когда приду. Но скоро ты все узнаешь.
Я схватила его за руки.
Я не пущу тебя! Говори сейчас!
Ирина!