Елена ВерейскаяТАНЯ-РЕВОЛЮЦИОНЕРКАРассказы
ДОРОГИЕ РЕБЯТА!
Елена Николаевна Верейская (18861966) родилась в Петербурге (ныне город Ленинград). Здесь она окончила гимназию и затем Высшие женские Бестужевские курсы, получив юридическое образование.
Юность ее проходила в годы подъема революционного движения, в годы первой мировой войны, Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны в России.
С 1917 по 1922 год она жила в деревне на Смоленщине, работала библиотекарем в сельском Народном доме, учительствовала, руководила двумя драматическими кружкамивзрослых и школьников, писала рассказы и стихи. Печатать свои произведения она начала в 1910 году.
В 1923 году Елена Николаевна Верейская вернулась в родной город и вступила в кружок детских писателей, возглавляемый С. Я. Маршаком. С этого времени Верейская стала детской писательницей.
Печаталась в журналах «Ёж», «Чиж», «Пионер», «Костер». Она написала повесть «Три девочки», рассказ «Горничная Маша», создала сборники рассказов «Памятный день», «В те годы» и другие. В этой книге напечатаны два рассказа Е. Н. Верейской: «Таня-революционерка» и «Ласточка». Герои этих рассказовдочь наборщика и портнихи Таня, сын кучера Гришутка смело и самоотверженно помогают своим отцам в революционной борьбе.
Напишите нам, понравились ли вам эти рассказы. Наш адрес: Москва, А-47, ул. Горького, 43. Дом детской книги.
Рисунки О. Верейского.
ТАНЯ-РЕВОЛЮЦИОНЕРКА
Шел декабрь тысяча девятьсот пятого года.
Мне было тогда десять лет, но была я такой маленькой и худенькой, что никто мне больше восьми не давал. Мы жили в фабричном районе большого города в квартире из двух комнат. Отец мой работал в типографии наборщиком, мать была портнихой.
Как сейчас помню тот вечер. Я была простужена, меня знобило, и мама рано уложила меня в постель. Папы не было дома, мама сидела у стола и шила: у нее была спешная работа к завтрашнему дню.
Под стук машинки я задремала. И слышу сквозь сон: вошел папавеселый, бодрый. Мама на него зашикала:
Тсс Танюшка спит.
Папа подошел ко мне, посмотрел, сел рядом с мамой и говорит тихо:
И лучше, что спит. Достал я
Господи!.. Лучше бы не доставал!..
А папа рассердился:
Глупости болтаешь! Разве ты не жена большевика? Разве смеешь трусить?
Мама тихо ответила:
Знаю: так надо Надо!.. А только душа у меня болит А ну как попадешься с этим? Сколько уж товарищейкто в тюрьме, кто в ссылке, а кто и казнен
Брось ты это! перебил ее папа. Коли все мы трусить будем, не добиться нам человеческой, свободной жизни. Так и подохнем рабами. А сейчас знаешь какие события? В Москве народ уже поднялся.
Мама так и ахнула:
Да ну-у? И что же там?
Вооруженное восстаниевот что там! Баррикады на улицах, бои идут с царскими войсками.
Папа говорил совсем тихо, но я прислушиваюсь, затаив дыхание.
Да и не в одной Москве, шепчет папа, и в других городах вооружился народ Нет у него больше сил терпеть! И у нас решено выступить. Завтра воскресенье, вот и напечатаем прокламацию! Не меньше тысячи. А там товарищи по заводам разнесут.
Мама спрашивает:
А ты уже видел прокламацию?
А как же! Здорово написана! Зовет она и наших рабочих идти за московскими рабочими. «Все к оружию, товарищи! Пора, говорится в ней, самим добывать себе свободу. Да здравствует вооруженное восстание!» А подписано: «Российская социал-демократическая рабочая партия»! Вот посмотри, что я принес!
Мама отложила работу в сторону. И я глаза приоткрыла, гляжу. Развязал папа тряпкупосыпался на стол новый, блестящий шрифт.
А я до чего шрифт любила! Лучше игрушек всяких! Бывало, прибегу к папе в типографию, завтрак принесу да и смотрю, как он работает, оторваться не могу. Стоит папа перед большим плоским ящиком, а он-то весь на маленькие ящички перегородочками поделен. И в каждом четырехугольные длинненькие свинцовые кусочки набросаны, «литеры» называются, много-много!
Сразу посмотретьбудто бы все и одинаковые, а станешь разглядывать ближена всех разные буковки. И занятные такие: выпуклые и шиворот-навыворот. Вот в одном ящичке свинцовые кусочки с буквой «А» лежат, в другомтолько с буквой «Б», и так вся азбука.
Стоит папа и составляет их в словабыстро-быстро, и не уследишь. Вот эти-то буковки все вместе «шрифтом» и называются.
Так вот, высыпал папа шрифт на стол. Блестят буковки, сыплются, шуршат, новенькие, как игрушечки!
Захотелось и мне новенький шрифт посмотреть поближе, да вдруг как вспомнила про Симу, подружку свою, да про весь сегодняшний день Ох, нет не до шрифта!.. Снова глаза закрыла, лежу, вспоминаю
*
Проснулась я нынче утроми ничего не пойму! За окном, как всегда, еще темно. На столе керосиновая лампа горит.
Мама! Что это тихо как? спрашиваю. Почему нет гудков?
Мама молчит. Возится с утюгом. А папа еще в постели. Руки за голову закинул, улыбается.
Папа! Разве еще так рано? Чего ты не встаешь?
Тихо, говоришь? Гудков нет? Папа усмехнулся. Не загудят нынче гудки, Танюша.
Я начинаю догадываться:
Забастовка, папа?
Забастовка, дочка.
Когда я прибежала в класса училась я в церковноприходской школе, уже звенел звонок. Гляжуа Симы, лучшей подружки моей, нет! И Кати нет. И Люды. А Поля с задней парты наклонилась ко мне, шепчет в самое ухо:
К нам в общежитие нынче ночью полиции набежаловидимо-невидимо! Весь барак перерыли, искали чего-то Увели многих! Катиного папу и Людиного
А Симы?..
И Симиного забрали
А тут входит священник, батюшка. Вошел туча тучей. Мы все встали. Дежурная молитву прочла.
Садитесь, чада мои!
Никого вызывать не стал, а начал чего-то говорить, говорить Да сердито так. А я и не слушаю, все о Симе думаю Как же они будут теперь? Мама у Симы больная, не работает. Живут в общежитии, в бараке. Еще выгонит хозяин
Только потом, уже в переменку, рассказала мне Поля, про что говорил батюшка. Говорил, что, мол, взбунтовались рабочие, против царя и бога пошли, а бог их за это накажет. А еще говорил, что если кто из нас знает, которые из рабочих самые смутьяны, пусть ему, батюшке, всех их назовет. А бог нас за это наградит и все грехи нам простит.
Нашел тоже дур! фыркнула Поля.
*
Шла я домойи улиц не узнавала. Всегда, как идешь из школы, из всех фабричных труб дым валит. Кругом грохот, лязг, гудки! Молот где-то ухает, пилы где-то визжат. А народу-то! Особенно если во время смены проходишь. Толпами идут рабочие. Черные, замасленные, закопченные Усталые идут, домой спешат.
Иду я по знакомым улицамне те они, да и только! Торчат трубы, как мертвые Тихо до того, что даже жутко с непривычки. И народу совсем мало. Проходят рабочие, не спешат. По двое, по трое, негромко разговаривают. Не замасленные, не закопченные, чистые, будто в воскресенье. А все-таки на воскресенье почему-то совсем не похоже
Гляжунавстречу мне Сима. Из лавочки хлеб несет. Идет бледная, глаза заплаканы. Подошла я к ней, взяла за руку, пошли вместе. Молчу, не знаю, что и сказать И она молчит.
В школу больше не пойдешь? спрашиваю наконец.
Боюсь, прогонит батюшка Да и мама хворает Мне бы на работу куда Не возьмут!..
Помолчали мы.
Я шепчу совсем тихо:
Сима, у папы твоего нашли что?
Нашли. Под матрацем прокламаций штук пять Знаешь, тех, чтоб бастовать
Сима всхлипнула.
Завернули за угол. У закрытых заводских ворот стоит небольшая кучка рабочих. Вполголоса между собой о чем-то спорят.
И вдруг где-то совсем близко лошадиные копыта застучали. Сима вздрогнула, еще ниже опустила голову, сжалась вся.
Вот они, проклятые! шепчет.
Казачий разъезд шагом проехал мимо нас. Рабочие у ворот замолчали. Казаки на них и не взглянули. А вот рабочие так и вижу их лица, как они смотрят вслед разъезду!..
Лежу я, все это вспоминаю, уж и не слышу, о чем папа с мамой говорят. А перед глазамиСима рабочие казаки сердитое лицо батюшки
Потом все перемешалось, и я не заметила, как уснула.
Вдруг слышу я сквозь сон, будто кто-то мою подушку двигает. Открываю глазамама надо мной наклонилась, вся бледная, глаза большие, руками мне что-то под подушку сует. А в соседней комнате шаги тяжелые топают, голоса мужские