Она обратила внимание, что летчик принялся разглядывать свой крылатый драндулет.
А что это у вас с самолетом? Может быть, помочь? У нас в авиамодельном много чего есть.
Ничего, дотянем, неуверенно сказал Пижон.
Слово за слово, и выяснилось, что ни вожатая, ни ее товарищи не подозревают, что немцы близко, что их лагерь оказался на направлении одного из главных ударов фашистских армий.
Тут нам стало не до разговоров. Легко сориентировавшись после приземления, мой летчик заторопился: надо срочно сообщить командованию.
Обо всем этом мы, конечно, сказали старшей пионервожатой. Но она взглянула на нас как-то странно. Никогда не забуду этого взгляда девушки, заподозрившей в трусости мужчин, принявшей нас за паникеров.
И вот мы на том же аэродроме, с которого взлетели.
Командир, выслушав четкий рапорт Пижона о полете и мой сбивчивый рассказ о посадке в лагере, полном детей, с видом знатока осмотрел следы от пуль в плоскостях и фюзеляже и, пробормотав по-испански что-то для нас нелестное, произнес по-русски:
Два пижона! И, пожевав во рту сигарету, добавил:В следующий раз, собираясь посмотреть войну на фанерном самолете, подкладывайте под сиденье сковородки Говорят, помогает.
Повернулся на каблуках и ушел.
Когда я уезжал на попутной машине, мне уже не предлагали больше связного самолета, «испанец» докладывал высшему начальству об опасности, грозившей ленинградским детям. А штабная машинистка уже отстукивала его приказ о своевольстве летчика, отклонившегося от назначенного маршрута.
Прошел месяц, другой. Много раз пытался я узнать о судьбе ленинградских ребят, застигнутых войной в лагерях под Старой Руссой, но ничего определенного не выяснил. Одни говорили, будто детей успели вывезти пароходами по Ильменю, перед носом у фашистов. Другие сообщали, что их эвакуировали поездом вместе с ранеными бойцами в Калининскую область.
И верилось и не верилось в такое чудо, уж очень близко там были фашисты. Но на войне всякое бывает.
Однажды на станции Бологое, забитой воинскими эшелонами, поездами с боеприпасами, тысячами раненых и беженцев, я был свидетелем невероятного случая.
В ясный день солнце закрыла туча фашистских двухмоторных бомбардировщиков. Девятка, другая, третья. Насчитал больше пятидесяти машин «Юнкерсы» начали пологое пикирование, противно подвывая.
Наши зенитки открыли торопливый огонь. Но тут же смолкли, подавленные целым каскадом фашистских истребителей А где же наши самолеты? Нет их.
В эту томительную минуту, когда гибель казалась всем нам неизбежной, с земли поднялся вдруг один-единственный «ястребок», посверкивая красными звездами. И полетел прямо, без всякого маневра под крылья закрывших солнце бомбовозов.
Что-то сверкнуло, громыхнуло. Неужели столкнулся и уже разбит? Нет, выскочил из-под фюзеляжа со свастикой и очутился над другим бомбовозом: гитлеровцы шли на разных высотах«этажеркой».
«Юнкерс», по которому чиркнул наш «ястребок», словно коробок со спичками, задымил и взорвался в воздухе.
А «ястребок», сделав поворот, прошелся рядом с другим бомбовозом и огнем пушек и пулеметов разрезал его, словно автогеном. Сначала отвалилось крыло, затем хвост И самолет стал разваливаться на части, выпуская, словно мыльные пузыри, белые парашюты.
И тут произошло чудо. Строй фашистских бомбовозов сразу нарушилсяодни отвернули вправо, другиевлево и стали сыпать бомбы как попало, не донеся их до станции Бологое.
Что стало с одиноким «ястребком», откуда он взялся и куда исчезбольше я ничего не узнал.
Собирал я материалы о первых героях-летчиках, танкистах, пехотинцах. Но сколько ни расспрашивал о пилоте одинокого «ястребка», бесстрашно бросившегося в бой с целой воздушной армадой, так и не нашел его следов. Расспрашивал я и о летчике по прозвищу Пижон. О нем в главном штабе авиации сказали точнопогиб лейтенант. Получил, наконец, настоящий боевой самолет, и в первом же бою погиб. Товарищи видели, как упал в лес, протаранив фашиста, и на том месте сразу вспыхнул костер.
Погоревал я: не судьба, значит, еще раз с ним увидеться. Но на войне и небывалое бывает. Прилетаю как-то еще раз в тот же самый полк, это было спустя несколько месяцев с начала войны. И вижу: под крылом самолета типа «фюзелер-шторх» с фашистскими опознавательными знаками, слегка замазанными не то мелом, не то известкой, сидит Пижон, остриженный наголо, со следами ожогов на лице, и новичкам, прилетевшим на фронт, рассказывает, как он побывал на том свете.
Пижон на том свете
Не удивляйтесь, это только со мной и могло случиться, не каждому так повезет, побывать на том свете и вернуться. Но уж такой я судьбы пилотяга, мне то страшно не везет, то везет невероятно! Судите сами!
В первый час войны я оказался один на аэродроме. Оставил меня командир в виде взыскания за одну неуместную шутку. А ребята умчались в соседний город смотреть футбол. Ну, вылетел я на обычное патрулирование с рассветом, гоняю по кругу «ястребок», скучаю.
И вдруг вижу: летит на меня фриц. Желтоносый, разрисованный фашистскими пауками.
Сбить его я мог бы, как тетерева! Ан нет, ведь не верится мне, что уже война. И молчу. А фриц идет на пересекающемся курсе прямо на меня. Я едва успел отвернуться. Что он, сдурел, думаю? Разворачивается он и опять ко мне. Заблудился в пустом небе? Дорогу спросить хочет? Вот он, рядышком притерся, даже лицо можно рассмотреть, курносый немчик, симпатичный такой, улыбается
Ну, а я ему возьми да и покажи кулак. Чего, мол, чудишь, брось игрушки. Лети домой, пока не посадили, как нарушителя воздушных границ.
А он как даст мне по мотору длинной очередью. Я заштопорил, весь в дыму. Пришлось с парашютом прыгать. Ну, думаю, повезло, жив остаться. А немчик возвращаетсяи чирик короткую очередь. Перерезал мне стропы, как ножницами. Да еще помахал ручкой«передай привет на тот свет».
Но тут, на счастье, влетел я в болото, полное тины, в Белоруссии есть такие, торфяные. Ничуть даже не убился, только вот беда, с разлету дошел до дна, а выбраться не могу, в иле задыхаюсь. Опять не везет! Ан нет, рядом работали на осушении болот колхозники, сбежались к месту падения и за концы строп меня вытащили.
И вот я в родном полку, грязный, страшный, докладываю командиру, как дело было, а он посмотрел на мой вид и бросил только одно слово «пижон».
И так оно ко мне прилипло, что даже родную фамилию стал забывать!
Ну, ладно, сочинили про меня тогда целую байку, будто я первого напавшего на нас фрица воздушным поцелуем приветствовал, стыд и срам Перестали мне доверять боевые самолеты, стал летать на связном У-2.
И вот тут мне лихо повезло. Сбил фашистского истребителя. Да, да, на невооруженном фанерном драндулетебоевую машину. Правда, не я, а больше фриц был в этом виноват. Очень горячился. Я под защиту заводской трубы стал прятаться. Кто летает на нашем участке, тот видел, наверное, высоченную трубу кирпичного завода на станции Парфино, разрушенной немцами. Вот там он меня и застиг.
Заложил я крутой вираж вокруг трубы и гоняю по замкнутой орбите!
Фриц имеет большую скорость, а я малую. И никак он не может меня наколоть. Начнет пикировать, а я за трубу. Даст очередьмимо.
До того он разозлился, что У-2 сбить не может, так вошел в азарт, что не рассчитал, спикировал пониже и задел хвостовым оперением за провода высоковольтной линии. P-раз! В дыму и пламени готов фриц!
Лечу я домой и ликую, ну, думаю, верная награда, огнем ли, маневром ли, какая разница, а все-таки истребителя я сбил.
Приземляюсь. Жив-здоров. А вместо У-2лапша какая-то, не самолет, качан капустыфанера кусками торчит, сам удивляюсь, как дотянул на таком решете.
И что же вы думаете? Вместо всяких наград получаю еще одно взыскание. И вместо того чтобы летать, приказано ползать. Да, да, ползаю вместе с мотористами под самолетами, помогаю воентехникам осматривать, ремонтировать, заправлять боеприпасами и в бой отправлять А сам
И вот получил наш полк новую технику, истребители прямо с завода. Хороши, но еще не все обкатаны-облетаны И у одного так мотор раскапризничался, что пришлось его на земле оставить, когда полк по тревоге срочно вылетел. Кого оставить с ним? Конечно же, Пижонапусть повозится и, если сможет, пригонит.