Мы облазили насыпи вдоль и поперёкпереполненный энтузиазмом исследователя Тимыч едва не сверзился с одной из них, подойдя опасно близко к краю,только ничего нового так и не выяснили. День клонился к вечеру, возвращаться к лагерю пока не хотелось, и мы устроили запоздалую сиесту на спине «нашей» насыпи. Я лежал на траве, смотрел в небо и думал об облаках, самолётах и бабочкахто есть можно сказать, не думал вовсе. Тим сидел рядом, грыз травинку, но размышлял ли о чём-то или просто медитировал на голоса степи, я не знаю. Спешить было некуда, душевное молчание убаюкивало, и я, кажется, задремал, потому что когда вновь осознал себя в реальности, солнце почти коснулось холмистого горизонта.
Идём обратно?тихо спросил Тим. Я неуклюже селмышцы успели затечь и плохо слушались,посмотрел на человека рядом и почувствовал, что теряю себя. В его лице, черты которого вдруг показались незнакомыми, словно мы впервые увидели друг друга; в светлых глазах, отражавших холмы, облака, закатное небовсё, кроме меня.
Тим отвёл взгляд, и наваждение исчезло.
Да, идём,я вспомнил, что не ответил на вопрос, и попытался затушевать странное обычными бытовыми фразами.Пожалуй, и сушняка для костра сразу наберём.
Костёр у нас получился поменьше пионерского, но вполне подходил для того, чтобы поджаривать на нём сосиски и с краю печь в золе картошку.
Где-то в пятом или шестом классе,начал Тимыч, нанизывая на прутик кусок лаваша,классручка организовала нам по осени выезд на пикник. Как положено: с костром, перекусом, чаем из термоса. И вот когда сосиски закончились, а настроение что-нибудь поджаривать над огнём осталось, мы стали жарить хлеб.
И вам сказали, что это извращениежарить уже испечённое?
Не в таких выражениях, но да, провели разъяснительную беседу. А что, вас тоже так учили?
Да, только не в школе. В пионерлагере.
Понятно,Тим протянул прутик к костру.Я в лагерь всего один раз попадал, но до сих пор как вспомню, так вздрогну.
Почему?
Люди.
Развернуть его короткий ответ труда не составляло: люди, незнакомые, слишком много; непонятные правила поведения, писаные и неписаные; необходимость участвовать во всяких коллективных мероприятиях. Я искренне посочувствовал Тиму-подростку, пускай сам с адаптацией к социуму проблем никогда не имел.
Помолчали. Тимыч снял с прутика дошедший до нужной кондиции лаваш и сделал из него бутерброд с сыром, я проверил картошку на готовностьещё чуть-чуть подождать. Вспомнилось, как мы с дворовыми пацанами вечерами сбегали на пустырь у железной дороги, где жгли костры из всякого мусора и рассказывали страшилки про маньяков и нечистую силу.
Тимыч, а ты в детстве ужастиков боялся? Зомбаков там, домовых? Красную руку?
Нет,Тим подбросил в огонь несколько веточек, и костёр выпустил благодарный сноп искр.Я, как ты любишь повторять, личность уникальная со своими уникальными кошмарами. А что до нечистой силы, то однажды соседка принесла тётушке книжку про всякую потусторонщину и способы борьбы с нею. Смотри, мол, Ильинична, какие страсти рядом живут. Однако тётушка, как человек марксистско-ленинистской закалки, категорически отказалась читать про мракобесие. Книжку сослали в дачный сортир, а уже оттуда её спас я. Прочитал, заинтересовался и несколько ритуалов опробовал на практике. Естественно, результат был нулевым, из чего я сделал логичный вывод: нечистой силы не существует, поэтому бояться её глупо.
Я не спросил, чего он боялся на самом деле. Уверен, это глубоко личное, куда лезть в принципе никому не стоит. Вместо беспардонных расспросов я снова потыкал картошкуну, наконец-то, испеклась!
Ужин готов.
А сосискиэто не ужин был?
Это была разминка. И вообще, не придирайся к словам, лучше тарелки давай.
Профессиональная деформация,извинился Тим и протянул мне две одноразовые миски.
Да, я понял. Самого иногда бесят неточности формулировок.
И неоднозначности.
И «сделай то, не знаю что».
Мы с Тимычем переглянулись и одинаково хмыкнули: программисты, два сапога пара.
Чтобы определить, кто где ночует, перед сном мы бросили монетку. Мне выпала палатка, так что я вручил Тимычу спальный мешок, себе забрал старое верблюжье одеяло и отправился на боковую. Уснул, стоило только закрыть глаза, а очнулся оттого, что меня тихонько потрясли за плечо.
Дрейк, вставай,сказал силуэт Тима.
А? Случилось что-то?я отчаянно потёр отказывающиеся просыпаться глаза.
Ничего не случилось. Просто пойдём.
Куда? Там же темно, деревья спят
Там светает, и деревья проснулись,Тимыч отказался принимать мои возражения всерьёз.Давай, вставай, пока не опоздали.
Он выбрался из палатки, не оставив мне другого выхода, кроме как страдальчески вздохнуть и последовать его примеру.
Тим повёл меня к обрыву, куда мы ходили вчера, но не по окружной, а напрямик. «Светает»,непонятно объяснил он причину выбранного маршрута. Со сна я всё ещё плохо соображал, однако догадался взять фонарик из бардачка машины: несмотря на сереющее небо, под деревьями по-прежнему стояла глубокая ночь. Мы кое-как продрались сквозь лес и выбрались точно на самой высокой точке холма.
Смотри!благоговейно выдохнул Тим-Бабочка, но я уже смотрел.
На росчерки персиковых облаков по нежно-голубому небесному склону востока. На золотой край солнца, выглядывающий из-за горизонта. На тёмные холмы и текущую у их подножий молочную реку тумана. Сколько рассветов я видел за свою жизнь, но такоготакого не помнил.
Как же красиво,кто это подумал, а кто сказал? Мы с Тимом синхронно посмотрели друг на друга.
У тебя лист в волосах.
А у тебя царапина на щеке.
Серьёзно?Тим поднёс пальцы к лицу.А я и не чувствую.
На другой.
Я сделал этот жест, собираясь лишь указать, не коснуться, только Тим вдруг отшатнулся, словно уходя от удара. Поскользнулся на мокрой от росы траве, панически взмахнул руками, ловя равновесие.
Остор-рожно!
Я успел поймать его за предплечьене тень-Бабочку, а живого человека из плоти и крови.
С-спасибо. Извини.
А есть за что?
Так близко, что можно было рассмотреть крохотную каплю запёкшейся крови в уголке царапины на бледной коже щеки.
Есть.
И вместе с горечью ответа поймать тепло дыхания.
Тогда извиняю.
Неправильно близко. Но почему я не вижу своё отражение в черноте его распахнутых зрачков?
Что я делаю?
По небесам щедро рассыпалась торжествующая трель жаворонка.
***
Планшет играл для меня «Morning birds»я оставил эксперименты с будильником и вернулся к проверенной мелодии. Так вот, планшет играл, я остановившимся взглядом смотрел в потолок, а на моих губах остывало послевкусие привидевшегося сна. Остро не хотелось жить, однако и умирать тоже интереса не было. Плавали, знаем, что там, по ту сторону Ахерона. Я взял планшет, выключил побудку и набрал номер Васи Щёлока. Гудки шли очень долго, но наконец на том конце раздалось неприветливое бурканье «Слушаю».
Недоброе утро, Василий. Будь другом, отпроси меня сегодня у шефа на весь день.
С отработкой или без содержания?
Без содержания.
Хорошо.
Тогда до понедельника,я сбросил вызов. Что ж, раз нет настроения на суицид, значит, буду банально пить, пока из ушей не польётся.
Я открыл бархороша коллекция!и решил начать с классики: «Джека Дэниэлса». Закусывать такой вискарь означает расписаться в собственном невежестве, не закусыватьполучить обострение гастрита. Я предпочёл не усугублять душевные терзания физическими, поэтому быстро сварганил тарелку бутербродов из всего, что валялось в холодильнике. Отнёс еду и бухло в зал, расставил на журнальном столе перед любимым креслом и накатил первые пятьдесят.
Бутылку «Джека» мне, как капитану, презентовали ребята из нашей трофи-команды за зубами выгрызенное первое место в прошлогоднем весенне-летнем соревновании. То есть алкоголь должен был быть проверенным, не подделкойоднако я выпил почти половину и остался трезвым, как стёклышко. Ладно, будем надеяться, при самом плохом раскладе «Джонни Уокер» нам поможет.
Я прекрасно отдавал себе отчёт, что пью от страха. От леденящего до кишок ужаса перед перспективой копаться в открывшейся клоаке собственной души и выбирать между трусостью и долгом. Не зря, ох, не зря просил я мастера Руса именно вырезать на мне памятку: чтобы не было и намёка на искушение стереть и забыть.