А что из меня текут все виды биологических жидкостей, не подумал?! Ты, все-таки, лошадей разводишь и сам принимаешь роды у любимых кобыл!
Любимые кобылы позволяют мне присутствовать при родах.
Твои кобылы тебя возбуждают потом?! вскинулась я. После родов? После того, как ты извозился в их слизи, крови, околоплодных водах и пуповину обрезал?
Они меня и до родов не возбуждают, ответил Себастьян; потом улыбнулся. Ладно, ты права, я все понял А почему ты все еще занимаешься йогой? Я думал, это для беременных.
Нет, теперь это йога для восстановления мышц тазового дна! почти тысяча евро в час и тренер реально знает, что она делает, но цен Себастьяну лучше не знать. Тренер сказала, что после я буду такая же, как я была до. И никто, кроме моего патологоанатома, никогда не узнает, что я рожала.
Почему ты мне все это толком не объяснила?
Я думала, ты просто потерял ко мне интерес Смысл был спрашивать и еще больше тебя этим раздражать? Ты никогда особенно не кипел, пока я была худая.
А с чего мне было кипеть? Первые месяцы твой этот мобильный градусник писал мне чаще, чем ты сама.
Чуть-чуть смутившись, я дернула плечом:
Когда я пыталась затащить тебя в постель ради секса, ты отбрыкивался.
Я отбрыкивался ДО того, как я с тобой переспал. И к слову: овуляция бывает раз в месяц, а не когда тебе захотелось, чтоб я пришел. Чтоб ты была в курсе, как я «отбрыкивался».
Я рассмеялась, нисколько и ни о чем не жалея.
Ты врешь, как и все мужчины! А я вот выяснила, что если слегка побегать по лестнице взад-вперед, дешевый градусник говорит, что бывает!
На этот раз рассмеялся он.
Ты поэтому мне призналась? Когда из-за своего живота ты перестала видеть ступеньки?
Да И да, мне нравилось. Да, я хорошо выглядела, но я не хочу рожать, как твоя кобыла. Я думала Думала, что я тебе нравлюсь.
Нравишься.
Тогда зачем нам новые дети? Ты ведь спал с кем-то и просто так, без детей.
Себастьян слегка поморщился.
По поводу второго ребенка, это недоразумение Обычно, стоило мне только намекнуть, твоя одежда сама на пол падала. А после родов, ты мне даже обнять себя не давала. Все время пряталась и я Ну, сперва, я злился, потом подумал: да и хрен с ней. Хочет ребенка, родим ребенка и попросил Мартина убедить Лизель.
После родов я была больной, разбитой и истекающей молоком. Я хотела быть легкой и веселой как раньше, но не могла. Я болела Мне нужно было время, чтоб снова стать такой, как я тебе нравилась. Если б я тебя обняла, ты бы ко мне приклеился Мне было неловко.
Если бы ты была просто моей любовницей, я бы уже тебя бросил, проронил он. Так и не узнав, почему.
Если бы я была просто твоей любовницей, я бы предохранялась и такой ситуации просто не возникло бы! парировала я. Потом устыдилась. Ты прав: нам в самом деле нужно работать над коммуникацией.
Мы помолчали, не зная, как разбить лед.
Хочешь, я тебе минет сделаю? предложила я.
Себастьян рассмеялся:
Вот этомоя любимая девочка! Иди сюда!..
Я громко выдохнула, резко откинув голову, когда его губы коснулись меня внизу. Боже, как хорошо Но сказать это, даже застонать не успела: в холле кто-то закричал. Кто-то зарыдал Дом ожил, там и сям захлопали двери.
Мы подскочили, резко переглянувшись:
Что происходит, черт подери?
По общему коридору из Галереи в мое крыло, громко шлепая босыми ногами о каменный пол, бежал ребенок.
Папа! Папочка! закричал Рене, стуча кулачками в дверь, а потом расплакался. Папочка
Дядя Мартин умер!
То была долгая и очень темная ночь.
Утратив сразу же все амбиции, Лизель сидела в том же кресле у огонька. В той самой гостиной, где Мартин в последний раз не дорассказал анекдот про епископа и монашку. Сидела и молча смотрела прямо перед собой.
Встревоженная Мария, которая сразу же примчалась к старой хозяйке, распоряжалась переездом и нянями. Себастьян разговаривал с людьми из похоронного института. Я молча держала Лизель за руку. Марита, стоя рядом, что-то говорила о похоронах. Венки, цветы, кто где встанет и что наденет. Лизель же просто сидела, молча глядя в огонь. Даже когда я, не выдержав, резко попросила Мариту заткнуть рот, Лизель не шелохнулась. Зато Марита взбесилась.
Я все еще графиня! прошипела она.
Ты графиня лишь пока ты жива! взвилась я, готовая двинуть ей в челюсть. Как ее собственный сын, когда-то вырубил мою мать.
А, ну, прекратите обе! прикрикнула Мария на нас.
Но и тогда Лизель не шелохнулась. Абсолютно сломленная, погасшая, потерявшая интерес ко всему, она лишь чуть слышно шмыгнула носом. Если бы все мы провалились в небытие, она не заметила бы. И больно было видеть ее такой. Лизель, которая никогда не теряла присутствия духа. Разве что один раз, когда она рыдала на псарне.
Так что же насчет венков, Лиззи, сказала Марита.
И я, не выдержав, развернулась и сильно толкнула ее.
Клянусь богом, Марита, если ты не заткнешься, тебе самой потребуется венок!
Пока графиня стояла, разинув рот, между нами скользнула Мария. Отодвинула меня в сторону и, встав на колени перед камином, встряхнула Лизель.
Возьми себя в руки, фата! строго сказала она и суеверно перекрестилась. Что Мартин о тебе сейчас думает? Сидишь, сопли распустила! Немедленно поднимайся. Мы едем домой!
Это был первый раз за ночь, когда Лизель хоть как-то отреагировала на окружающий мир. Она огляделась вокруг и вдруг разрыдалась.
В чужом горе нет ничего привлекательного, а дядя Мартин по большей части был громогласным тираном и идиотом, но эти двое так любили друг друга. Теперь же, Лизель осталась одна. И все мы, стоявшие вокруг нее полукругом, словно она была здесь хозяйкой, и к тому же вдовой, молча склонили головы.
Маркус беспомощно присел рядом с ней на корточки. Она припала к его плечу, продолжая всхлипывать и вместе с Марией, он сумел заставить ее подняться и увести
Домой
На похоронах Элизабет не проронила ни единой слезинки. Она была, по сути, его вдовой. Но не могла рыдать над гробом, как вдовы. Они любили друг друга так много лет, но ей нельзя было ни проститься с ним, ни опереться, скорбя на чью-нибудь руку. Мартин был кардинал и на похороны съехалось немало церковных шишек, но Если они и догадывались о чем-то, то поводов убедиться в этом, Лизель не подала.
С самого начала, как только тело подготовили к погребению и вернули его семьев гробу со стеклянной крышкой, мотором и вентилятором, гоняющим по гробу холодный воздух, его немедля обступили со всех сторон и стали читать молитвы.
У кардинала фон Штрассенберга не было ни любимой женщины, ни семьи. Он отдал себя в руки Церкви и Церковь проводила его останки в фамильный склеп Штрассенбергов на освященной земле. Как только дверцы камеры, в которую поставили гроб закрылись, Мария и я, молча взяли Лизель под руки и усадили в машину, чтоб отвезти домой.
Я ждала что, оказавшись вдали от всех посторонних глаз, она расплачется и это ее расслабит и успокоит, но Лизель не плакала. Сидя перед камином, она держала в руках стакан коньяку. Совсем одна, если не считать меня и Марию. Фредерик и Маркус должны были остаться до конца службы и на поминки. Первый, как слуга Церкви. Второй, как второй человек в семье.
Как Ричи?
Мы перевезли его к нам. Мария обо всем позаботилась. Он в порядке.
Прости меня, сказала Лизель и глубоко вздохнула. Прости, что я втравила тебя во все, не догадавшись даже задуматься о таком исходе.
Не надо сейчас, я стиснула ее руку.
А когда надо? Без Мартина, в лучшем случае, его интереса хватит еще на год. Потом он займется чем-то другим и Марита выдавит тебя из графского дома.
Если я ее сама, первая, подушкой не удавлю, процедила я.
Наши отношения с Маритой, без того уже непростые, обострились еще сильней. Но мне не хотелось, чтобы Лизель казнила себя еще и за это.
Мартину было семьдесят пять. Он все равно не дожил бы до того времени, как Рихард вырастет, прошептала я.
Да, но Себастьян мог успеть к нему привязаться Я так сглупила, сблизив его с Рене.
Лизель, хватит! я уже сама плакала. У Рича есть мы, а у Рене лишь Себастьян. Не надо сейчас. Ты сама не понимаешь, что говоришь.