Вспоминая все сказанное командующим, разговор важный и неважный, Сердюк в душе радовался тому, что маршал назвал его червонным казаком.
Совсем юным хлопцем Ивашко Сердюк пришел в дивизию червонного казачества и служил сначала при штабе вестовым, а через год командовал взводом, штабным эскадроном. Отец Сердюка погиб на австрийском фронте, и Иван по-сыновнему привязался к геройскому начдиву Примакову, иногда называл его «батько», хотя тому батьке было немногим больше двадцати. Начдив не расставался с трубкой, как Тарас Бульба с «люлькой», и мужеством напоминал сказочного Бульбу. Рейдовала дивизия, а затем конный корпус по тылам врага. Били червонные казаки петлюровцев, деникинцев, немцев, белополяков, громили многочисленные банды, и неслась по Украине и до самой Москвы слава о примаковцах. Бандуристы распевали песни о «железном рыцаре» червонного казачества, называя его на украинский манер Примаченкой. И слагал стихи поэт Багрицкий.
Эскадрон за эскадроном
Кони Примакова
Герой гражданской войны, три ордена Красного Знамени на груди. Он выполнял ответственные задания, занимал высокие командные посты, писал военные книги. Таков был Примаков-Примаченко, создатель червонного казачества, «боевой голоты всея Украины».
Когда враг топтал родную землю и нивы блекли, как под злым суховеем, Сердюк думал о своем будущем. Он до смерти хотел служить родной власти с оружием в руках. После войны он учился, был послан в стрелковую дивизию. С осени сорок первого года Сердюккомандир полка, с лета сорок четвертогокомдив. Месяц назад стал генералом. Когда маршал подписывал ходатайство о присвоении генеральского звания, он узнал из личного дела, где служил раньше Сердюк и чем гордился.
Военные люди не забывают боевого прошлого, у них не вычеркнешь из памяти тех, кто добывал победу.
И вспоминал сейчас комдив Сердюк слова своего любимого начдива и комкора. Примаков учил не нахрапом брать, а умом: лишь по той дорожке легко пройдет клинок, которую ты протопчешь ему своим соображением
5
Из батальона в батальон, все вдоль переднего края, и наконец добрался Колчин до блиндажа Наумова. Лейтенант обрадовался встрече, но поговорить не удалось.
К Наумову нагрянули медики, из санбата и полковые. Они принесли с собой банки, ящички, сумки, разложили инструменты и стали проверять по списку, кому из бойцов не сделан третий укол поливакцины, когда батальон находился во втором эшелоне полка. Выяснилось, что многие постарались избежать этих уколовпосле них на другой день плечом не пошевельнешь.
Наумовдо войны агроном и преподаватель в сельскохозяйственном техникуме, человек культурный,был пристыжен медиками, когда он слабо пытался протестовать:
Покалечите мне бойцов. Если завтра в бой, как они воевать будут?
Медики твердо решили довести дело до конца: без третьего укола первые бесполезны.
В соседнем батальоне только двое сбежали, а у вас полсотни набирается, и нашелся такой, вот записаноЩуров,он еще и нагрубил.
Майор распорядился приводить бойцов мелкими группами, вызвал Жолымбетова.
Следи, комсорг, чтобы никто не увильнул.
Медики принялись за работу. Бойцы входили, ставили в угол оружие, стягивали гимнастерки, звеня медалями. Многие раньше были ранены, на теле краснели рубцы. Против раны уколкомариный укус. И все же иные кряхтели, морщились, одеваясь, и охали. Нарочно, разумеется. Некоторые посмеивались:
Кольни еще, не учуял.
Только пощекотала
Все это потому, что уколы делали девчата. Кому выпадало подставить спину под руку Леночки Гарзавиной, тот чувствовал себя даже счастливым. Красивая чертовка! Таким «счастливцем» оказался и Щуров.
Вот этот самый,сказал полковой врач.
Щуров стоял набычившись. Леночка вонзила мглу, вдавила поршень до конца, потянула шприц. Ивот неприятность! Игла сломалась и осталась в теле. Гарзавина старалась ухватить кончик иглы ноготками, не смогла и пошла к врачу за щипцами. Щуров догадался, что произошло, закинул длинную ручищу за плечо, нащупал место укола, обхватил пальцами, давнул. Обломок иглы вылез, как заноза.
Не умеешь,сказал Щуров.
Толстокожий,оправдывалась Леночка.Удивительно! Повернитесь, я смажу спиртом.
Спирт я лучше выпью,пробурчал Щуров.Давай- ка и я тебя уколю, и резким движением он бросил обломок иглы.
Гарзавина оторопела. Рядом находились майор Наумов, лейтенант Колчин, коллеги. Наблюдая за ней, Колчин подумал, что Гарзавину смутило так сильно не присутствие офицеров и врачей, которые оказались свидетелями ее неловкости и довольно неумелой работы. Никто не будет выговаривать ей за оплошность с уколом. Вероятно, она привыкла к тому, что ей многое прощается. Гарзавина растерялась от слов младшего сержанта, сказавшего: «Я тебя уколю».
Она стояла бледная, готовая вот-вот расплакаться, но вдруг вся переменилась, вспыхнула, топнула ногой.
Хулиган! Как смеешь?
Неумеха,брякнул младший сержант и нагнулся за своей одеждой.
Щуров, не надо грубить,сказал комбат.Нехорошо ведете себя.
Не умеет, пусть не берется,ворчал Щуров.Я должен вытаскивать за нее иглы?
А ну тебя, чухна! Одевайся, идем,позвал кто-то из бойцов у двери.
Кто вякнул: чухна? А ну повтори, а тоЩуров поднял сжатый кулак.Я ленинградский, а не чухна.
Хулиган!крикнула Леночка с возмущением.
По ступенькам в блиндаж спустился полковник Афонов. Он слышал громкий голос Гарзавиной, оглядел всех, не отвечая на приветствия.
Что тут происходит?
Комбат ждал, когда бойцы выйдут, чтобы без них объяснить полковнику. Щуров, натягивая гимнастерку, недобро посмотрел на Гарзавину, потом на бойцов, столпившихся у входа, отыскивая взглядом того, кто оскорбил его. Такой не мог быть из своей роты: Щурова знали и побаивались.
Выходите, выходите,поторапливал комбат, но Щуров не спешил: надев шинель, старательно затягивал ремень.
Щуров черту брат,тихо ворчал он.
Афонов попросил медиков перейти в другой блиндаж и сказал Наумову:
Завтра на рассвете соседний батальон проводит разведку боем. Надо еще раз уточнить огневые точки врага, форсируем канал, захватим плацдарм, улучшим исходные позиции. Комдив поручил руководить боем мне. Давайте вашу карту! Сюда,показал Афонов,выдвиньте взвод, два ручных пулемета. При продвижении батальона ручники и автоматчики пусть не сидят на месте, а прикрывают фланг. Предварительновот их следующие позиции. Отсечный огонь ваших минометовсюда Ясно?
Ясно, товарищ полковник. Буду ждать вашей команды.
Этот Щуровручной пулеметчик?
Да. Отличный пулеметчик.
Пошлите его со взводом.
Товарищ полковник, но после уколавозразил Наумов.
Ерунда. Что для такого здоровяка укол! На войне этакие нежности. Бросьте, майор! И дисциплина у вас хромает. Учтите!
«Неужели из-за девчонки прицепился? Нехорошо»,подумал комбат.
Он прибыл в новую для себя дивизию после краткосрочных курсов, в январе, незадолго до наступления, принял батальон. Однажды пришли медикидля профилактического осмотра бойцов, их вот так же, группами, приводили в блиндаж комбата. Осмотр затянулся до глубокой ночи. Медики ушли, а Гарзавина осталась. Наумов ничуть не обрадовался этому. Он еще мало знал людей в полку и дивизии и опасался неприятностей. Может, Гарзавина просто храбрилась, решив ночевать вблизи переднего края; может, заинтересовалась новым офицером, тактичным и немного замкнутым? В блиндаже всю ночь находились замполит комбата, начальник штаба батальона, телефонисты, и ничего предосудительного не могло произойти, да Наумов и не помышлял об этом.
Дошло до Афонова, что «Гарзавина провела ночь в блиндаже комбата Наумова», полковник сделал определенный выводэто Наумов почувствовал. И сегодня Афонов прицепился.
«Да нет же, неправильно я думаю об Афонове,упрекнул себя Наумов.Полковник известен как человек твердого, открытого характера. Он поставил ясную боевую задачу. Замечания о дисциплине справедливы. На что тут обижаться? Мне самому неприятно мелочное чувство обиды, и хорошо хоть то, что я не отвык еще замечать в себе и осуждать это»