Ты нас ненавидишь?
Да, от вашего снаряда погибла моя мама и младшая сестрёнка.
После этих слов, губы его слегка дрогнули.
А где сейчас твой отец? вновь задал я вопрос.
Он погиб на восточном фронте в сорок третьем году.
У меня в сорок втором году тоже родственники погибли, сказал я. Тётя Мария умерла с голоду, а дядя Павел погиб на фронте. Его, наверное, твой отец раненого застрелил.
Парнишка испуганно замотал головой:
Не мог мой отец так поступить. Он был добрый!
Я всё перевёл ребятам, и они, вздыхая, посочувствовали этому юному немцу. У Гриши даже выступили слёзы на глазах.
Жалко пацанов Они ведь ни в чём не виноваты, произнёс он тихо.
Дима посоветовал мне: «Пускай он поест с нами, голодный, наверное».
Я предложил парнишке присесть к костру и отломил от своего не большого куска хлеба половину. Ребята тоже поделились. Затем мы взяли по бутылке вина, и я спросил немца, будет ли он выпивать. Он мотнул головой в знак согласия. Ему тоже открыли бутылку, и он по нашему примеру стал пить из горлышка.
Вино всем понравилось, слабое и сладкое, с ароматом винограда. Давно меня мучила жажда, и я выпил всю бутылку, вместо воды. Когда осушили несколько бутылок, то заметно захмелели. Немец тоже захмелел, и даже стал дружелюбнее поглядывать на нас. Василий кивнул на него и сказал: «Сегодня на моих глазах такого же пацана наши солдаты убили, за то, что он из фаустпатрона танк поджёг».
Этот не успел ничего сделать, пусть живёт, махнул я рукой.
Правильно, согласились ребята.
Спроси немца, кто их, пацанов, заставил стрелять в русских, попросил меня Гриша, и я перевёл мальчишке вопрос.
Никто нас не заставлял, ответил он. Мы нашли фаустпатрон и решили стрельнуть.
Мальчишка явно лукавил. Мы ему не поверили, но больше об этом спрашивать не стали. Затем мы узнали, что зовут его Вилли, и до недавнего времени он учился в школе в шестом классе. Я попытался объяснить ему, что во всех его бедах и несчастьях виноваты не русские, а фашисты, которые напали на Советский Союз. И, как мне показалось, убедил в своей правоте.
Когда наша краткая беседа закончилась, я сказал, вставая с кирпичей:
Пора идти, выполнять свой воинский долг.
А что делать с этим пацаном? кивнул Гриша в сторону немца.
Я немного подумал и объяснил ребятам своё решение:
Вы идите, догоняйте полк, а мне надо к командиру дивизии. Заодно и Вилли отведу в пункт оказания помощи населению.
Парни это одобрили, и мы разошлись в разные стороны.
В городе было достаточно светло от пожаров и осветительных ракет, хотя уже наступила ночь. С неба сыпалась снежная крупа. Мы шли с Вилли в сторону пожара, впереди горел дом. Ближе к нему снег на земле таял, а снежная крупа от жары становилась дождём. Валенки у меня так и не просохли, и я подумал: «Не промочить бы валенки ещё хуже». Поэтому мы стали обходить пожар стороной. Вилли не узнавал свой город, с трудом ориентировался. Всё вокруг изменилось: между домами часто встречались траншеи, глубокие воронки и завалы от разрушенных зданий. Трупы убитых ещё никто не убирал, среди военных лежали мирные жители.
Мне запомнились два эпизода; вот, из-за дома выбежала дворняжка на трёх лапах, скуля и прихрамывая. Из её разорванного бока сочилась кровь. Парнишка увидел страдалицу, и его лицо искривилось от жалости. Он попросил меня пристрелить собаку, чтобы не мучилась. Мне тоже было очень жаль эту псину, и я застрелил её из парабеллума. А за глубокой воронкой мы наткнулись на труп женщины. Как у многих покойников, её лицо было белое, а нос заострился и казался слишком большим. Она лежала на спине, раскрыв глаза, а из живота торчали кишки. Зрелище не приятное. Вдруг, её глаза моргнули. Вилли это тоже заметил, но промолчал. Я на какое-то мгновение остановился, моя рука машинально потянулась к кобуре. Однако сознание подсказывало, что, быть может, её найдут санитары, и она выживет, нельзя стрелять даже в безнадёжных раненых. В тот момент, я почувствовал, что мне её было меньше жалко, чем собаку. Что со мной произошло? Почему так? От бывалых солдат приходилось слышать, что на войне больше жалко животных, чем людей. Я уже много убил вражеских солдат, привык к смерти, и стал относиться к этому спокойно.
На одной из улиц вели пленных немцев. Они имели жалкий побитый вид, шли медленно, подгоняемые окриками конвоиров. Я услышал разговор двоих пленных и понял, о чём они говорят.
«Теперь мы останемся живы, и когда-нибудь вернёмся домой» От встретившихся нам красноармейцев, я узнал, что на соседней улице собирают местных жителей, чтобы эвакуировать в безопасное место. Я отвёл туда Вилли, и пожелал ему дальнейшей жизни без войны.
На командном пункте дивизии, я вновь встретил Серёгу Винокурова. Он был очень злой. Таким я его ещё не видел. Он ходил взад, вперёд и ругался матом.
Что случилось? удивился я.
Представляешь, эти штабные крысы решили всех немцев перебежчиков отправить в лагерь для военнопленных. Якобы, это приказ верховного главнокомандующего. Не может этого быть, Сталин не мог издать такой приказ. Просто, где-то в штабах армии генералы страхуются
Значит, Отто и Карла тоже отправят в лагерь?
Конечно, их уже увезли! возмущался Винокуров.
Давай поговорим с Петерсом, он человек влиятельный, может ещё не всё потеряно? предложил я Сергею
Но командира дивизии на месте не оказалось, он уехал на передовую. Полковник Шеренгин нам объяснил, что Петерс в курсе дела, сам в гневе, но вынужден подчиниться приказу. Шеренгин нам сообщил ещё такой факт, что Петерс был лично знаком со Сталиным, и собирался написать ему письмо, о заслугах наших немцев.
25 Знакомство с немкой Мартой
Прошло несколько дней. В конце января 1945 года 11-я гвардейская армия вышла к Балтийскому морю с юга от Кёнигсберга и отрезала его гарнизон от центральной Германии. Вплоть до конца февраля наше наступление приостановилось, но войска часто меняли свою дислокацию. Одни подразделения выводили в тыл на отдых, другие посылали на линию фронта вместо них.
В конце февраля штаб нашего полка расположился в нескольких километрах от предместий Кёнигсберга, в небольшом, сохранившемся посёлке. Здания там оказались совсем не разрушены: целы стёкла в окнах, не тронута черепица на крышах. К вечеру мороз усилился, кроме того дул сильный, пронизывающий ветер. Поэтому нам очень повезло, ночевать будем в тепле.
Меня майор Котов поселил вместе со штабными офицерами и группой разведчиков в двухэтажном, кирпичном доме зажиточных немцев. Взвод снайперов разместили в соседнем здании.
Женщины, живущие без мужчин, встретили нас с большими опасениями, но, поняв, что мы их не обидим, быстро осмелели. Я очень хотел спать и ушёл на второй этаж в комнату, где уже разлеглись на кровати и диване разведчики. Мне пришлось лечь на полу. Только я закрыл глаза и хотел уснуть, как пришёл Серёга Винокуров. Он был навеселе и толкнул меня в плечо:
Пойдём на кухню, скоро будет ужин готов. Немки картошку варят и жарят рыбу. За-а-пахна весь дом!
Я ужинать не буду, спать хочу, сказал я, не поднимая головы.
Сергей наклонился ко мне и по-немецки произнёс, чтобы разведчики не поняли: «Дурак, проспишь всё на свете. Мы можем очень близко познакомиться с немками».
Пришлось встать и протереть глаза. Винокуров был в приподнятом настроении, много шутил. Подмигнув мне, он снова по-немецки спросил: «Хочешь, я тебя с немкой познакомлю? Их в доме три, все симпатичные, им на вид лет по двадцать. Выбирай любую»
Я отказался, сказав, что дом битком набит солдатами, уединиться всё равно негде, поэтому знакомиться не интересно.
Ты знаешь, что думает петух, когда бежит за курицей? Он думает, не догоню, так разогреюсьпошутил Винокуров.
В комнате стоял сильный запах от прелых портянок и сырых валенок, но ворвавшийся дух жареной рыбы заглушил неприятные запахи, и мне сразу захотелось есть. Кроме того, Серёга так пристал, что я уступил и пошёл за ним на первый этаж, где находилась кухня и столовая.
На кухне в белых платочках суетились женщины. По-немецки Винокуров попросил у них пить, а сам, поглядел на меня хитрыми глазами и тихо спросил: «Какая девушка тебе больше нравится?»