Дорога до комнаты ожидания заняла всего несколько минут, но вот открыть дверь и просто туда зайти я не могла набраться смелости долгое время. Там, за дверью, сидела Софья Александровна, которая по моей вине могла потерять мужа, а Гришкаотца. Если бы я послушала Гену раньше и уехала с Лешей в Москву, сейчас Гена был бы здоров. Если бы я послушала Соболева и не возвращалась в Россию, Гена тоже был бы в порядке. Если бы я прислушалась к здравому смыслу, а не к глупому сердцу, Черниговский никогда бы не узнал, что я жива, а значит, Гена сейчас не находился бы на волосок от смерти. Во всем, что случилось, виновата была только я.
Набравшись смелости, я все же повернула ручку и открыла дверь. Небольшое помещение с обычными больничными скамейками, широким окном с сероватыми занавесками и автоматом с кофе в углу было пропитано атмосферой боли и мучительного ожидания. Софья Александровна стояла возле окна и пустым безжизненным взглядом провожала капли дождя, скользящие по стеклу. Она казалась безумно уставшей и поникшей. Представить, что творилось сейчас в ее душе, было страшно.
Звук открывшейся двери моментально отвлек Софью Александровну от окна, и она повернулась ко мне в надежде узнать наконец-то о состоянии мужа. Я боялась увидеть в ее глазах ненависть, разочарование, обиду, но Софья Александровна меня удивила. Заметив меня, она нежно и по-доброму улыбнулась, а потом быстрым шагом подошла ко мне и крепко обняла.
Ксюшенька, девочка моя, как ты? Как ты себя чувствуешь? Боже, сколько же тебе пришлось перенести! Она гладила меня по волосам, пыталась найти слова, чтобы утешить меня и успокоить.
Как же так?! Разве она не должна была злиться на меня и проклинать? Разве она не понимала, что только яисточник ее страданий?
На секунду отстранившись, она осмотрела меня с ног до головы, как до этого делал Горский, и снова прижала к себе.
Как он? Что-нибудь известно? Мне не хотелось говорить о себе. Мы сюда обе пришли не для того.
Врачи пока молчат. Не дают шансов, но и не отнимают надежды. Ее голос дрожал, но она из последних сил держала себя в руках. Гена справится, Ксюша. Обязательно справится! Ему есть ради чего жить. Он не оставит нас. Я верю.
Я тоже. Я оказалась не такой сильной, как она. Слезы ручьями лились из глаз, отчего все предметы и лица казались размытыми.
Не плачь, девочка моя, не надо! Ну же! Тише, тише! Софья Александровна продолжала гладить меня по голове.
Я была поражена ее стойкостью и силой. Как она могла, будучи на краю, находить слова поддержки для меня?! Как?!
Простите меня! Пожалуйста! Если только сможете, то простите! Глотая слезы, я больше не могла сдерживаться. Я хотела, чтобы она поняла, как сильно я сожалею о случившемся, чтобы знала, что я прекрасно осознаю свою вину.
Ну что ты такое говоришь? При чем здесь ты? Я всегда знала, кем работает мой муж, и давно смирилась с тем, что его служба связана с огромным риском для жизни. Его призвание, его цельспасать других людей, иногда ценой своего здоровья или даже жизни. Иначе он просто не может. Понимаешь?
Понимаю. Но, все, что с ним произошло, случилось по моей вине! Если бы не я, он сейчас не лежал бы на операционном столе.
Ксюша, если бы не тыСофья Александровна мягко прикоснулась своими теплыми ладонями к моим щекам и заглянула прямо в глаза. Если бы не ты, Ксюша, у Гены никогда не было бы дочери. Если бы не ты, его сердце любило бы вдвое меньше. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. И запомни, навсегда запомни: никогда не вини себя за чужие ошибки! Ты не виновата ни в чем!
Теперь уже слезы блестели на щеках каждой из нас. Одна боль на двоих. Огромная, раздирающая на части чистая боль. Но пока мы держали друг друга в крепких объятиях, нам становилось немного легче дышать и верить в чудо.
Именно с этой верой в глазах и в сердце мы встретили врача, который после многочасовой операции, уставший и обессиленный, вошел в комнату и попросил нас присесть.
Он смотрел на нас непроницаемым взглядом, явно собираясь с мыслями, чтобы огласить свой вердикт. А мы его не торопилинаверно, боялись, что пришел он не с радостными вестями.
Именно тогда, глядя на этого мужчину с проседью в волосах, в белом халате, сидящего напротив нас и сжимающего в своих сильных и могучих руках медицинскую шапочку, я поклялась, что исчезну из этого города, из этой страны, из жизни всех дорогих моему сердцу людей, только бы Гена был жив. Больше подобных испытаний мое сердце просто не готово было выдержать.
Операция завершена. Мы сделали все, что было в наших силах. Врач теребил шапочку, собираясь с мыслями, а мы просто перестали дышать. От нас больше ничего не зависит, вся надежда на его желание жить. Пока он в реанимации, в тяжелом, но стабильном состоянии. Если сейчас он справиться, то все будет хорошо.
В том, что желание жить у Гены было огромным, мы с Софьей Александровной не сомневались. Он был жив. Он будет жить! Это самое главное!
Именно с этой мыслью я оставила Софью Александровну обсуждать детали лечения с врачом, а сама вышла в коридор, где меня ждал Лерой. Одолжив у него телефон, я набрала номер Реми.
Ксю, ты решила каждый день менять номер телефона? Реми, мой милый Реми, если бы ты только знал, что приключилось со мной за эти дни!
Реми, я сегодня полечу с тобой, если твое предложение все еще в силе. В трубке повисла тишина, а Лерой рядом со мной изрядно напрягся.
Ксю, что случилось? Веселый и непринужденный голос друга моментально стал серьезным.
Я тебе все расскажу при встрече. Ну, так как? Можно мне с тобой?
Можно. Конечно, можно.
65. Не оглядывайся
Я не разделяю эту затею. Хочешь уехатьуезжай, но не так. Горский уже битый час пытался меня образумить.
Из больницы в сопровождении Лероя и целой армии отцовских телохранителей меня привезли в дом отца, где буквально сразу Горский начал меня воспитывать. Я даже толком не успела осмотретьсякак ни крути, в родительском доме я была впервые.
Ты не понимаешь! закипал отец. Твой Потапов не защитит тебя! Здесь-то от него мало толку, а в чужой стране?
А кто защитит? Ты? Лерой? Твоя черная армия? Я сидела, как провинившийся ребенок, на краю огромного кожаного дивана, а Горский кругами ходил вокруг меня. Где же вы все были утром? Почему не защитили?
Горский замер на месте и сунул руки в карманы брюк. Слегка подавшись вперед всем телом, он пристально уставился на меня испытующим взглядом.
А кто, по-твоему, тебя спас? Миронов? Этот увалень не смог увидеть дуло пистолета под своим носом! С каждым словом отец всё больше повышал голос. Скажи спасибо Валере, что привел его в чувство. Люди Черниговского никогда не промазывают. Поняла меня?
Нет, покачала головой ответ. Лерой-то тут при чем?
А ты думаешь, почему Миронов успел тебя от пули отвернуть? Его бы воля, он и дальше бы сказки рассказывал, пока тебя не пристрелили бы прямо там, на его глазах.
Я ничего не понимала. Миронов ценой своего здоровья уберег меня, а отец ставил это в заслугу Лерою, которого там даже не было. Хотя
Я слышала чей-то крик. Звали Миронова. Это был Лерой? Что он там делал?
Хреново исполнял свою работу, раз подпустил Федю так близко к тебе! огрызнулся отец.
Горский отошел в дальнюю часть комнаты и смотрел на меня исподлобья, то ли изучая меня, то ли придумывая, что теперь со мной делать. От его взгляда становилось не по себе, и я начала осматривать комнату, дабы отвлечься. Дом Горского по размеру не уступал особняку Соболева, но если последний делал упор на красоту и изысканность, то отецна безопасность и современность. Даже комната, в которой мы сейчас разговаривали и которая, судя по всему, была предназначена для отдыха, казалась мне странной и неуютной. Голые стены, пол, потолок, дверивсе было белого цвета и имело обтекаемую форму. Кожаный диван и медиацентр напротив резали глаза своей чернотой и острыми углами.
Я испугался, дочь! Понимаешь? тихо, но резко, сливаясь с атмосферой этой комнаты, произнес он.
Я кивнула. Я и сама испугалась. И до сих пор не могла прийти в себя.
Я согласен, что тебе нужно уехать из страны на пару месяцев. Этого времени хватит, чтобы окончательно прижать Федю. Но не с тем парнем. Тебе нужна защита, он не потянет.