Будь у меня доказательства, что эта сукаего любовница, я не лежала бы так. Но доказательств нет. Интуиция в психиатрии называется по-другому, галлюцинация. Если они решат, что я не в себе и накачают лекарствами, на мне можно будет сразу поставить крест.
Ральф мой опекун, я пыталась убить себя. Стелла еще припомнит, как я посоветовала ей всхуднуть! Лишь боги знают, когда вернется Лизель Зачем, о господи, я разбила мобильный? Зачем?! Филипп все равно бы не позвонил, а теперь никто не позвонит.
Совсем никто
Слезы начинают стекать мне в уши. Это щекотно, но совсем не смешно.
Стелла садится рядом и берет меня за руку.
Виви, это бессмысленно. Твои мышцы от голодания атрофируются. Грудь усохнет и может провиснуть. Сильно и навсегда. У тебя выпадут твои красивые волосы И в конце концов, тебе придется вернуться к нормальной жизни. Вот только уже совсем некрасивой. И мальчики тебя больше не захотят. Не только Филипп. Вообще, мальчики Я обещаю, если ты начнешь есть, я объясню это Ральфу.
От облегчения я буквально лопаюсь, как воздушный шарик. Они не сговаривались. Ральф Стеллу не присылал. Ральф ей, скорее всего, устроил выволочку за «ценные» советы. Возможно, бросил: слишком ровно и спокойно она сидит. И Стелла пришла сама. Пытаться себя реабилитировать.
Стеллз, говорю я, подражая ее интонациям. Возможно, мое тело уже не будет отвечать эталонам, но это нормально. Я стану принимать свое тело, таким, как есть. А что до мальчиков, я не люблю детей.
У нее отвисает челюсть. Если у Ральфа встает на ум этой женщины, насколько сам он должен быть идиотом? Ох, Ральфи Я еще могла понять Джесс, но что тебе понадобилось от Стеллы?
В тот первый раз я ее особо не рассмотрела. Теперь, когда смотреть больше некуда, я рассматриваю ее.
Стеллаобесцвеченная блондинка с высоко зачесанными наверх короткими волосами и одутловатым грушевидным лицом. Тяжелая челюсть, обвисшие щеки, глубокие носогубки. Ярко-красная помада на широких плоских губах. Крупный орлиный нос с красными прожилками. И она толстая. Не полная, не крепкая, как Агата, а именно толстая. От нее пахнет потом и кислым чесноком. Но Ральф поднялся посреди ночи, перешагнул меня и уехал к ней.
Если он любит не глазами, как все мужчины, то чем?.. Чем?!
IV Себастьян
Средь смрадных волн, в мушином гуле.
Сперва, Себастьян не хотел вмешиваться.
Сын его был кретином, а Джесс окончательно чокнулась, согласно врачам. Он ничего уже не мог для них сделать. А для себя мог. Кьяра, женщина-полицейский, с которой он познакомился на допросе Ви, была горячая штучка. Несмотря на разочарования и свою агрессию в мужской адрес, она хотела его, и Себастьян это видел.
Такие женщины обычно ломались сразу же, но Себастьян решил, что оставит этот роман чисто платоническим. Даже если придется врать ей про боевые раны, раннюю импотенцию и верность больной жене. Нет, он хотел бы большего, но Кьяра имела право пользоваться оружием. Себастьяну как-то не улыбалось закончить с пулей в бедре.
А то и в мошонке, если девушка меткая.
Меня сейчас совесть мучает, сказала Кьяра, крутя в руках чашку латтэ. Я была так уверена, что Верена получила за дело!.. А оказалось, что бедную девочку просто избили ни за что, ни про что И, я заставила ее все это время пробыть внизу. Полураздетую и с мокрыми волосами. Она меня, наверное, ненавидит.
Ничего страшного, сказал Себастьян, в ее возрасте, они обычно ненавидят весь мир.
А что твой сын?
И Себастьян вдруг очнулся: Филипп! С того вечера, как полиция вынесла окончательный вердикт, сын не звонил ему.
Прошло две недели!
Белая берлинетта Филиппа стояла у гаража. Судя по слою пыли, стояла уже давно. Велев шоферу припарковаться, слегка взволнованный, Себастьян позвонил.
Ничего.
Тихо!
С гулко бьющимся сердцем он открыл дверь собственным ключом. Слегка помедлил, прежде чем распахнуть ее и сразу отпрянул, закрыв рукавом лицо.
Жаркая волна смрада, ленивое и наглое жужжание мух ударили по всем его органам чувств сразу.
Филипп! вырвалось из самого сердца.
И белокурый малыш проскакал перед мысленным взором на диванной подушке.
Лошадка, как у папы!прокричал он, указывая маленькой ручкой на телевизор.
Себастьян буквально ворвался в дом и тут же увидел Фила. Тот сидел на диване, уставившись в телевизор и тупо переключал каналы.
Чего тебе?
Опомнившись, Себастьян смущенно пригладил волосы. Огляделся. Вонь шла от ковра. Кровавое пятно почернело и мухи роились в нем, как в коровьем трупе. Филиппа это, похоже, не беспокоило. Пол у дивана был завален коробками из-под пиццы, пластиковыми контейнерами и бутылками. Пиво, виски, шнапс, водка.
Утратив двух сразу любимых женщин, сын утешался, чем мог. Ни в чем себе не отказывал.
Чегомне? переспросил Себастьян.
Молчание.
Граф решительно пересек гостиную, выключил телевизор. Отдернув тяжелую штору, сдвинул в сторону раздвижную дверь. Свежий воздух и остатки солнечного света, хлынули в гостиную. Дернувшись, Филипп закрылся руками, словно вампир.
Что ты тут делаешь в таком виде? еще раз, отчетливо, повторил отец.
Ничего! буркнул сын, моргая глазами.
Выглядел он паршиво. В трусах, в мятой майке, усеянной всевозможными пятнами; небритый, словно умерший изнутри.
Ты выглядишь, как дерьмо, сообщил Себастьян.
Ему хотелось бы сказать что-то нежное, но эта вонь, этот мерный мушиный гул Они напомнили о другом, нелюбимом, но все равно сыне. Себастьян сам почти умер в те считанные мгновения, когда поверил, что Филипп убил себя.
Сердце лихорадочно пыталось затормозить. Все вспоминалась другая темная комната и мухи, мухи Граф провел рукой по лицу, пытаясь отогнать видение. Другого, мертвого сына.
Раскрытые мутные глаза, приоткрытый рот.
Записка: «Папа, прости меня! Я не хочу занимать место твоего законного сына, однако позволь умереть, считая тебя отцом!»
И собственные, уже ненужные никому рыдания.
Рене и был законным! Слабым, болезненным, но его родным. Незаконным был тот, другой. Который жил себе дальше, пиликая на долбаной скрипочке. И Марита, сука лживая, притворялась, будто несет свой крест а сама, в душе, его лишь винила.
Словно это он, первый, принес своего ублюдка в гнездо! Словно он воспитал их первенца слизняком.
Он ошибался, яйца у Рене были. Себастьян бы так не смог.
Фил медленно убрал от лица руку и посмотрел на отца.
Что ты здесь делаешь? Твой новый Мустанг хочет дополнительных показаний?
Здесь нужно убраться, сказал Себастьян, ощущая неприятную дрожь в руках.
Сын огляделся вокруг. Пожал плечами.
Валяй!
В другой раз, граф влепил бы ему затрещину, но сын и без того был разбит. И больно видеть его таким. Снова Женщины разрушают все, к чему прикасаются. Дружбу, семьи, любовь. Пока ты просто трахаешь их, ты в безопасности, ты свободен. Но стоит влюбиться, или не дай бог, взять в жены, она убьет тебя без ножа.
Сперва эта женщина лишила Филиппа друга, теперь его маленькой, но большой любви.
Не хочешь пойти побриться? Душ принять?
А что случилось? Меня хоронят?
Ты не в том состоянии, чтоб хамить.
В том, возразил Филипп. Ты что-то слышал от Джесс?
С чего мне слышать что-либо о твоей жене?
С того, что лужа там на ковреследы твоего ребенка.
Себастьян сдвинул рот в сторону. Он ожидал, что Филипп поднимется. Ударит его. Обругает, на крайний случай. Но Филипп ничего этого не сделал.
По ходу я был единственным, кого она не хотела. Ральф, ты, Фредерик Даже Маркус! Кто, ради бога, может захотеть Маркуса?
Твоя маман, Графиня Фригидия!..
И ты решил взять реванш, оттрахав Ви посреди гостиной, спросил он вслух.
Филипп пожал плечами. Если его и занимала Верена, то куда меньше, чем Джесс.
Мы спали вместе уже давно. Она сама за мной бегала. С самого начала
Ответ не мальчика, а мужчины, сухо сказал отец. Надо было не прятаться на кухне от полицейских, а выйти и прямо им все сказать. Что это ты жертва. И что судить на самом деле, надо ее. Зря ты не вышел! Не надо прикрывать собой баб!